Фэнтези портал Дварфский уголок

Прощай, цветущая страна.
Навеки благословлена
С тех пор, как под твоей звездой
Творила легкий танец свой
Возлюбленная Лучиэнь...


Пусть землю поглощает мгла
И мир стремится к бездне зла,
Грозящей гибелью времен —
Он для благого сотворен!
Блажен тот мир, где хоть на миг
Тинувиэль явила лик... (Перевод И. Гриншпуна)

Далеко разносилась его песня. Берен не думал о том, чьи уши услышат его; теперь ему было все равно.
Но сердце Лучиэнь уловило голос любимого; запела она в ответ, а потом подозвала Гана. Пес молча подставил спину и вот уже неслись они вперед по свежим следам Берена. Дорога не мешала Гану думать, как помочь этим двоим, ставшим для него дороже жизни, как избежать опасностей безумной затеи. И кажется, он придумал. Возле бывшего Сауронова острова Ган свернул с дороги, а когда снова выскочил на нее, вид его неузнаваемо преобразился. Теперь он принял облик Драуглина, Сауронова прихвостня, а на плечи Лучиэнь была наброшена шкура жуткой твари – летучей мыши-вампира Турингвэтиль, до недавнего времени служившей Саурону почтовым голубем для связи с Ангбандом. Ее огромные перепончатые крылья оканчивались железными когтями, отточенными и длинными, как ятаганы. Неудивительно, что, когда невиданная всадница на столь же невиданном коне вылетела на равнину Таур-ну-Фуин, все живое в ужасе разбежалось и попряталось.
Даже Берен вздрогнул при виде несущихся к нему чудовищ. Ведь он слышал голос Лучиэни, а теперь, вместо нее, увидел кошмарное созданье. Он совсем уже решил, что это – ловушка, но тут шкура отлетела в сторону и Лучиэнь упала к нему в объятья, а верный Ган дружески толкнул головой в грудь. Конечно, в первую минуту воин был счастлив, но потом снова попробовал отговорить Лучиэнь от опасного похода.
– Будь трижды проклято мое дурацкое обещание! – в сердцах воскликнул он. – Уж лучше бы Тингол убил меня в Менегроте, чем теперь рисковать твоей жизнью под тенью Моргота.
И тогда второй раз в жизни заговорил Ган и сказал Берену:
– Больше ты не властен отвратить от Лучиэнь тень смерти. Своей великой любовью стала она под ее стрелы. Конечно, ты можешь отказаться от своей судьбы, и Лучиэнь уйдет с тобой в изгнание. Но мира на этом пути вам не сыскать до конца дней своих. Если же ты примешь назначенное один, твоя возлюбленная умрет от горя. Только вместе способны вы бросить вызов Судьбе – и пусть этот путь не кажется тебе таким уж безнадежным. Больше мне нечего сказать, и идти дальше с вами я не могу. Но сердце подсказывает – я еще увижу вашу находку и, может статься, дорогам нашим суждено сойтись в Дориате раньше, чем настанет конец. Дальнейшее темно для меня.
Берен понял, что неразделимы их с Лучиэнь судьбы, и больше не пытался отговорить се следовать за собой.
По совету Гана надел Берен на себя шкуру Драуглина, а Лучиэнь снова облачилась в шкуру Турингвэтиль. Теперь воина нельзя было отличить от здоровенного волка-оборотня; только дух, горевши в глазах, неукротимый, но ясный, выдавал его. Правда, когда он взглянул на Лучиэнь, во взгляде его ясно промелькнул ужас – так совершенно было превращение.
Задрав голову, взвыл на Луну огромный волчище и ринулся вниз с холма; редко взмахивая крыльями, закружилась над ним жуткая летучая мышь.
Через многие опасности пришлось пройти нашим героям, прежде чем, покрытые пылью дорог, достигли они долины, лежащей перед Вратами Ангбанда. По обе стороны дороги все чаще зияли провалы, оттуда змеился едкий дым. Тут и там торчали высокие утесы с зазубренными вершинами. На них сидели грифы-могильщики и орали резкими, зловещими голосами. Дорога ныряла под темную арку Ворот в тысячефутовой скальной стене.
И тут Берен и Лучиэнь остановились как вкопанные, ибо Врата охранялись. О таком страже в Среднеземье еще не слыхали.
Когда до Моргота стали доходить вести, что по лесам и долинам разносится лай Гана, огромного боевого пса, отпущенного Валарами на волю, Темный Властелин вспомнил древнее пророчество. Тогда выбрал он из породы Драуглина волчонка и сам вскормил его живым мясом, наделил частью своей силы. Очень скоро волчонок вырос в громадного зверя; он уже не помещался ни в одной пещере и, вечно голодный, проводил время у ног Моргота. Хозяин вселил в него адский, неукротимый дух и отправил стеречь Врата Ангбанда. Предания тех дней называли его Анфауглир – Лютый Зверь. Сам Моргот дал ему имя – Каргарот (от «исчадие зла»).
Его-то ж увидели наши путники. Каргарот заметил их еще раньше и теперь пребывал в сомнении. В Ангбанде давно прослышали о смерти Драуглина, значит, тут на дороге стоит либо его призрак, либо... Нет, большой сообразительностью Каргарот не отличался, поэтому просто преградил дорогу пришельцам. В этот миг сила древней могучей расы пробудилась в Лучиэнь. Отбросив шкуру летучей мыши, она предстала перед огромным зверем, маленькая, но сияющая и грозная в своей решимости. Воздев руку, она повелительно произнесла:
– В темное забвение повергаю тебя. Забудь о бремени жизни! Спи!
И Каргарот рухнул, словно пораженный молнией.
Берен и Лучиэнь вошли в ворота и долго спускались в подземелье. Они совершили величайший подвиг, равного которому не знали ни люди, ни эльфы. Добравшись до самого нижнего зала, пройдя через завесу ужаса, они оказались перед троном Моргота, где по стенам, увешанным орудиями пыток, перебегали багровые сполохи. Берен по-волчьи скользнул вдоль стены и затаился под троном. К счастью, Моргот не заметил его, ибо смотрел на Лучиэнь. Под взглядом Врага обманный облик мыши исчез, но принцесса бестрепетно вынесла страшный взор, назвала себя и, словно бродячий менестрель, предложила спеть перед хозяином. В черной душе Моргота заворочался замысел, самый гнусный с тех пор, как покинул он Благословенный Край. Отдавшись сладострастным видениям, он на миг выпустил девушку из вида. Неуловимым движением она переместилась в тень и запела. Столько несказанного очарования, столько слепящей силы было в звуках этой дивной песни, что Моргот невольно вслушался и тут же глаза его застлала пелена, а взор напрасно блуждал по залу, силясь отыскать светлую фигурку.
Весь Ангбанд неудержимо клонило ко сну. Огни факелов приугасли, но зато вспыхнули белым пламенем Сильмариллы в Короне Моргота. Казалось, все тяготы, страхи и страсти мира вобрали в себя дивные Камни. Их неимоверная тяжесть стала медленно пригибать голову Темного Владыки, и не было у него сил противиться этому. А тут еще Лучиэнь, снова принявшая облик летучей мыши, прянула вверх, незримая во мраке, клубившемся под потолком, и оттуда голос ее пролился каплями дождя, падающего на водную гладь. Монотонным и усыпляющим оказался этот звук; и тогда взмахнула Лучиэнь волшебным плащом перед глазами Врага, и канул он в забытье, подобное Довременному Ничему, где странствовал когда-то в одиночестве Мелькор. Словно великий горный обвал, рухнул Черный Властелин со своего трона, побежденный чарами, и застыл, распростертый на дне своего ада. Железная Корона с дребезжанием скатилась с его головы. И настала тишина.
Берен тоже лежал возле трона в оцепенении, но Лучиэнь коснулась его, и он вскочил на ноги, сбросив волчий облик. Выхватив Ангрист, он быстро освободил из железных когтей Короны Сильмарилл. Когда он сжал в ладони дивный Камень, рука его стала подобной небывалому светочу, но – чудо! – Камень не обжег смельчака. И Берен тут же подумал: а что мешает ему вынести из Ангбанда все три Камня Феанора? Но, видно, судьба Камней была иная. Кинжал в руках Берена сорвался с зубца Короны, скользнул вниз и задел щеку Моргота.
Это так напугало наших храбрецов, что они бросились бежать, не помышляя ни о чем другом, кроме как выбраться наружу и еще раз увидеть белый свет. Однако их никто не преследовал. Ангбанд спал. Но путь на свободу был закрыт. Каргарот давно очнулся и в ярости поджидал их на пороге.
Лучиэнь слишком устала, у нее уже не было сил унять чудовище, бросившееся к ним. Тогда Берен шагнул вперед и высоко поднял Сильмарилл. Каргарот, присев на лапах от неожиданности, остановился.
– Убирайся прочь! – крикнул Верен. – Этот огонь испепелит тебя! – И поднес Сильмарилл к самым глазам волка.
Но, вопреки ожиданиям, Каргарот вовсе не был ни испуган, ни очарован. Разинув пасть, он щелкнул зубами и откусил кисть воина вместе с Камнем. В тот же миг нестерпимое пламя вспыхнуло у него в утробе. Дикая боль затмила и без того невеликий разум, и он помчался гигантскими прыжками прочь, не разбирая дороги. От неслыханного воя дрожали и звенели скалы, живые твари в ужасе разбегались, потому что взбесившийся волк все сметал на своем пути. Как демон разрушения вырвался он с севера и ураганом пронесся по Белерианду. Скрытая в нем сила Чудесного Камня делала Каргарота самым ужасным бедствием, когда-либо падавшим на эти земли.
Берен же лежал у ворот Ангбанда, и смерть приближалась к нему, потому что волчьи зубы были ядовиты. Лучиэнь отсосала яд и, собрав последние силы, остановила кровь и заговорила рану. Тем временем в недрах Ангбанда нарастал ропот. Пробуждались рати Моргота.
Казалось, отчаянное предприятие окончилось полным крахом. Но над ущельем уже плыли в воздухе три величественные птицы. Всем живым существам известно было дерзкое намерение Берена, да и Ган многих просил следить за воином и его подругой и помочь им, если будет нужда. Высоко в поднебесье, невидимые с земли, давно парили над царством Моргота Орлы Торондора. Последний эпизод Великого Приключения разыгрался у них на глазах, и, когда безумный волк умчался прочь, они мгновенно спустились вниз и, подхватив Берена и Лучиэнь, взмыли ввысь. И вовремя.
Могучий гром прокатился под землей. Горы содрогнулись. Из жерла Тангородрима вырвалось багровое пламя; раскаленные обломки начали рушиться на равнину. В испуге вздрогнули Нолдоры в Хитлуме. А Торондор летел над облаками, и уже остались позади и Дор-ну-Фауглиф, и Таур-ну-Фуин, и теперь под ними проплывала долина Тумладена. Здесь не было ни дыма, ни облачка. Далеко внизу Лучиэнь увидела волшебное зеленоватое сияние Гондолина. Смотреть ей мешали слезы. Она очень боялась, что Берен умрет, – за всю дорогу он не произнес ни слова и безвольно висел в могучих лапах, смежив веки.
Наконец Орлы опустили их на землю у границ Дориата, на краю той самой поляны, откуда начал путь Берен, покинув спящую Лучиэнь. Птицы взмыли в воздух и унеслись к заоблачным кручам Криссаэгрима, а Лучиэнь немного успокоилась, потому что примчался радостный Ган, и они вдвоем, как уже было когда-то, начали выхаживать Берена. Но нынешняя рана была куда страшнее той, нанесенной стрелой Карафина. Долго пробыл Берен в беспамятстве, дух его блуждал у рубежей смерти, но даже в забытьи терзала его лютая боль. Лучиэнь уже потеряла надежду вернуть любимого к жизни, когда он неожиданно открыл глаза, увидел молодую листву над головой, услышал тихое, нежное пение Лучиэнь и успокоенно вздохнул. Была весна.
С тех пор Берена стали звать Эргамион – Однорукий. Следы перенесенного страдания навсегда запечатлелись на его лице. Но любовь Лучиэнь снова подняла его на ноги, и снова бродили они рука об руку по лесам, звеневшим птичьими голосами, задержавшись надолго в этих местах, потому что Лучиэнь совсем не хотела возвращаться, предпочитая жизнь в скитаниях родному дому и блеску эльфийской принцессы. Верен на время успокоился, но обещание вернуться в Менегрот занозой засело у него в душе. К тому же он не хотел навсегда лишать Короля и Королеву дочери. По людским законам с волей отца нельзя было не считаться, разве что в исключительных случаях. Еще смущало Берена, что его прекрасная Лучиэнь вынуждена жить в лесах, словно какой-нибудь охотник, лишенная почестей, одежд и украшений, подобающих эльфийской принцессе. Мысли эти не давали ему покоя, и спустя некоторое время он все-таки увел Лучиэнь в Дориат. Видно, такова уж была воля судьбы.
Когда Лучиэнь исчезла из своей древесной тюрьмы, в Дориате надолго воцарилось уныние. Ее искали, но безуспешно. Даэрон, менестрель Тингола, ушел из страны и никто больше не видел его. До прихода Берена он часто сочинял музыку для Лучиэнь, вкладывая в нее всю свою любовь. Его считали величайшим эльфийским менестрелем и часто ставили даже выше Мэглора, сына Феанора. В поисках Лучиэнь Даэрон исходил много дорог, перебрался через горы и, скитаясь по Восточному Среднеземью, долго сочинял элегию о прекраснейшей на свете эльфийской деве.
Примерно в это время Тингол, уставший от неизвестности, пришел к Мелиан, прося помочь в поисках дочери. Но Мелиан сказала: «Ты пробудил могущественные силы. Теперь можно только ждать, пока не исполнятся сужденные сроки».
Однако скоро к Королю прибыл гонец от Келегорма. Тингол узнал о странствиях дочери вдали от дома, о гибели Фелагунда и Берена, узнал и о том, что сейчас Лучиэнь в Нарготронде и Келегорм хочет взять ее в жены. Разгневался Тингол и даже хотел пойти войной на Нарготронд, но вот уже новые вести: Лучиэнь нет в Нарготронде, а сыновья Феанора изгнаны. Призадумался Король. Вряд ли смог бы он воевать против всего Дома Феанора. Пока же отправил он гонцов в Химринг и потребовал помочь отыскать дочь, обвиняя Келегорма в том, что он не отправил Лучиэнь домой сразу и не сберег ее. Гонцы выехали, но уже возле северных границ королевства подверглись неожиданному нападению обезумевшего Каргарота. Не помня себя от пожиравшей его изнутри боли, он смерчем пронесся через Таур-ну-Фуин и спустился к истокам Эсгалдуина. Пояс Мелиан не остановил его, а рок и сила Камня все гнали и гнали вперед. Словно огненный вихрь, ворвался он в неприкосновенные дотоле леса Дориата, и все живое бежало от него, как от огня.
Только Маблунг, военачальник Дориата, сумел спастись и сообщить Королю ужасные новости. И вот, когда весь Дориат был охвачен беспокойством, с запада вернулись Берен и Лучиэнь. Весть об этом далеко опередила их, входя радостной музыкой в темные дома, где поселились скорбь и страх. Когда подошли они к воротам Менегрота, огромная толпа следовала за ними. Берен спокойно вошел во дворец и подвел Лучиэнь к трону Тингола. Король растерянно смотрел на него, ибо давно считал мертвым; впрочем, вспомнив, сколько горестей и бед принес в Дориат этот Смертный, он нахмурился и вот уже снова гневно глядел на похитителя любимой дочери. Берен, не смутясь, преклонил перед троном колени и звучно сказал:
– Я вернулся и теперь требую то, что принадлежит мне по праву.
– А как же твое обещание? – воскликнул Король.
– Оно выполнено, – ответил Берен. – Даже сейчас Сильмарилл у меня в руке.
– Так покажи его мне! – дрогнувшим голом произнес Тингол.
Медленно вытянул Берен левую руку и разжал пальцы. Ладонь была пуста. Тогда протянул он правую руку...
Ужаснулся Король, видя недавнюю еще страшную рану вместо кисти руки. Гнев его утих. Он пригласил Берена и Лучиэнь сесть, и они рассказали ему историю своих невероятных странствий. В немом изумлении слушали ее собравшиеся в зале дворца. Наконец-то начал понимать Король Тингол, что не простой Смертный перед ним, а один из величайших героев Арды, и еще понял, что никакая сила в мире не помешает этой невиданной Любви, в которой ясно различим промысел Единого. Не стал он искушать судьбу и упорствовать, и Берен получил руку Лучиэнь перед троном Короля Дориата.
Но радость от помолвки была омрачена бесчинствами Каргарота. Когда народ узнал причину его бешенства, он испугался еще сильнее, справедливо полагая, что силу Великого Камня не укротить ничем. Рассказы о Безумном Волке напомнили Берену, что клятва не исполнена до конца. Неумолимый рок гнал волка к Менегроту, и Берен начал готовиться к великой охоте.
Не было еще под небом охоты более опасной. Предание называет тех, кто принял в ней участие: Ган – Великий Пес из Валинора; Маблунг Тяжелая Рука, Берен Эргамион и Тингол, Король Дориата. Они выступили рано утром, и на этот раз Лучиэнь осталась ждать их у ворот Менегрота. Когда охотники перешли Эсгалдуин, почувствовала она свинцовую тяжесть на сердце, а солнце будто почернело в небе.
Охотники повернули на северо-восток, и там, где Эсгалдуин обрушивал свои воды в глубокое ущелье, настигли Каргарота. Волк лакал воду, стремясь хоть ненадолго притушить палящий огонь внутри, и при этом выл не переставая. Вой предупредил охотников, и они двинулись дальше со всей осторожностью. Однако волк все-таки заметил их первым. Может быть, холодные воды Эсгалдуина на миг принесли ему облегчение, а может, опасность пробудила в нем былую хитрость, но только зверь мгновенно метнулся в чащу и залег в густом кустарнике, покрывавшем склоны ущелья. Напрасно рисковать не было нужды, поэтому охотники окружили заросли и стали ждать, готовые к любым неожиданностям. Тени в ущелье постепенно удлинялись.
Берен стоял неподалеку от Тингола. Посмотрев в другую сторону, он встревожился, обнаружив исчезновение Гана. Вдруг громовой лай раскатился над зарослями. Ган не вытерпел и отправился вперед, рассчитывая поднять волка и выгнать на чистое место. Однако Каргарот не принял боя, а внезапно выскочив из кустов с другой стороны, бросился прямо на Тингола. Но Берен с копьем в руке преградил ему дорогу. Каргарот сбил его с ног и ударил клыками в грудь; в тот же миг Ган огромным прыжком вылетел из зарослей и обрушился всей тяжестью на спину волка. Оба покатились по камням, и началась великая битва. В яростном лае и рычании Гана слышались отзвуки рога Оромэ и гневные голоса Валаров, а в жутком вое Каргарота – ненависть и злоба Моргота. От бешенства чудовищной схватки рушились скалы и сходили камнепады, заглушая грохот порогов Эсгалдуина. Они бились насмерть. Но Король Тингол даже не смотрел на этот небывалый поединок. Он опустился на колени подле Берена, лежащего на земле с рваной раной в груди.
Ган одолел Каргарота. Но здесь, в торжественно шумящих лесах Дориата, пробил час и его судьбы. Свершилось предначертанное. Множество ран получил в поединке отважный пес, и яд Моргота проникал все глубже и глубже в его жилы. Ган с трудом подошел к распростертому Берену и упал рядом с ним на землю. В третий и последний раз в своей жизни заговорил пес, прощаясь с воином. Берен не смог даже ответить, лишь молча положил руку на голову Гана. Так расстались они, и теперь, увы, навеки.
Маблунг и Белег, прибежавшие на шум схватки, стояли, уронив оружие, и плакали. Потом Маблунг ножом вспорол брюхо волка и все увидели выжженные, почерневшие внутренности, среди которых правая рука Берена все еще сжимала Дивный Камень. И – странно, среди обугленных тканей она осталась совершенно нетронутой. Но стоило Маблунгу потянуться к ней – и она исчезла, а Сильмарилл засиял так ярко, что свет его мгновенно разогнал сгущавшиеся сумерки. Со страхом коснулся Маблунг Камня, взял его и вложил в левую руку Берена. От этого прикосновения привстал Берен, поднял над головой Чудесный Светоч, потом протянул его Тинголу, говоря: «Вот, исполнено теперь мое обещание, и долг мой избыт, и судьба завершена». После этого он замолчал и уже не говорил больше.
Назад Берена, сына Барахира, несли на носилках вместе с телом Гана. Только поздно ночью вернулись они в Менегрот. У подножия Хирилорна встретила печальную процессию Лучиэнь. В свете факелов обняла она и поцеловала недвижимого Берена, прося подождать ее за Морем. Он услышал, успел взглянуть в глаза любимой, и дух его отошел. А для Лучиэнь Тинувиэль погасли ясные звезды в небе, и мрак лег ей на сердце.
Так завершилась история возвращения Сильмарилла. Но древняя баллада на этом не кончается.
Дух Берена, послушный просьбе возлюбленной, не покидал Чертогов Мандоса, ожидая обещанного последнего прощания на мглистых побережьях Заокраинного Моря. Отсюда души умерших Аданов отправляются в путь без возврата. И вот там, в далеком Среднеземье, душа Лучиэнь Тинувиэль ушла на Запад, а тело, как подрезанный колос, опустилось на землю и покоилось, нетленное, в зеленой траве.
Словно снег убелил голову Короля Тингола, и, как будто на лице смертного, означились в его чертах долгие прожитые годы. А Лучиэнь уже шла по залам чертогов Владыки Мандоса, где отведено место Эльдалиэ, в западных покоях, за рубежами мира. Там ждут они продолжения своих судеб, погруженные в молчание, под сенью собственных мыслей. Лучиэнь, красотой и здесь превосходившая всех, в скорби большей, нежели их печали, прошла по залам, преклонила колени перед троном Мандоса и запела.
О, что за песню она пела! Никогда доселе слова ни одной песни не были столь прекрасны, и никогда от сотворения мира не звучали они столь скорбно. Так поют эту песню теперь в Валиноре, и Валары с неизменной грустью внимают ей. Две темы сплелись в песни Лучиэнь, как неразрывно слиты они и в жизни: печальная судьба Эльдаров и скорбный удел Людей, двух Народов, посланных Илуватаром обживать Арду, прекрасное Земное Королевство, затерянное среди бесчисленных звезд. Пела Лучиэнь и плакала; слезы, как теплый дождь, орошали ноги Мандоса, и Великий Валар впервые от века был растроган.
Мандос призвал Берена, и, как обещала Лучиэнь, они снова встретились здесь, за Западным Морем. Но Владыка Мандос не властен был ни изменить сроки ожидания для душ умерших Аданов, ни предначертания судеб Детей Эру. Тогда отправился он к Владыке Манвэ, Повелителю Валаров, правящему миром по воле Илуватара. Манвэ выслушал брата-Валара и глубоко задумался, открывая свои мысли взору Единого.
Вот какой выбор предложен был Лучиэнь. За то, что свершила она, за великую ее Любовь и за великую Скорбь, принцесса вольна уйти из Чертогов Мандоса и жить в блаженном Валиноре до скончания мира среди Валаров, забыть все печали, выпавшие ей в жизни. Но Берену этот путь закрыт. Никто не вправе лишить его Дара Илуватара людям – смерти. Был и другой выбор. Оба они могут вернуться в Среднеземье и жить там, но в этом случае Лучиэнь должна будет избрать удел Смертных, так что недолгим станет для них обоих это второе воплощение, а затем ей придется навсегда покинуть Землю, и память о ее красоте, ее любви и подвигах останется лишь в песнях.
Не раздумывая, выбрала Лучиэнь именно эту судьбу: покинуть Благословенный Край, утратить узы родства с его обитателями и взамен принять неизвестность и опасности новой жизни, но только вдвоем с любимым, живя одной с ним судьбой, которая рано или поздно уведет их обоих за грань мира.
Так случилось, что Лучиэнь, единственная из рода Эльдалиэ, действительно умерла, когда пришел срок, и давным-давно покинула Землю. Но своим выбором она положила начало великому единению двух народов. Союз этот дал жизнь многим, в ком видели Эльдары и видят доныне знакомые черты прекрасной, любящей и любимой Лучиэнь Тинувиэль, утраченной ими навеки.

Как говорят старые предания, Берен и Лучиэнь вернулись в Среднеземье и стали жить, как живые среди живых, в Дориате. Везде встречали их с радостью и благоговейным страхом. Лучиэнь пришла в Менегрот, и прикосновение ее рук прогнало зиму, убелившую чело Тингола. Мелиан долго глядела в глаза дочери, а потом отвернулась. Ей открылась вечная разлука за концом Мира, поэтому горькой печалью наполнилось сердце Майа Мелиан в этот час. Вскоре Берен и Лучиэнь покинули Дориат. Их не пугали лишения и трудности; переправившись через Гелион, они обосновались в Оссирианде, на зеленом острове Тол Гален посреди Адаранта, и вскоре от них перестали приходить какие-либо вести. Позже Эльдары назовут эту страну Краем Победивших Смерть. Именно здесь предстояло родиться их сыну Диору. В истории он останется под именем Диор Элучил, Наследник Тингола. Ни один Смертный никогда больше не говорил ни с Береном, ни с Лучиэнь. Никому не привелось видеть, как покинули они этот мир, и никто не ведает, где упокоились их тела.
Около этого времени сын Феанора Маэдрос воспрял духом. По всему Белерианду пелись песни, прославляющие подвиги Берена и Лучиэнь; из них следовало, что Моргот не так уж непобедим и всесилен. Конечно, соображал Маэдрос, Враг может уничтожать эльфийские королевства одно за другим, но если объединиться, создать новый союз, созвать всеобщий совет... то, кто знает? И Маэдрос с присущей ему энергией принялся за дело. Плоды его трудов эльфы назвали Союзом Маэдроса.
Но зло, принесенное в мир клятвой Феанора, преуменьшило результаты его стараний. Ородреф, к примеру, и слушать не хотел никого из сыновей Феанора. Конечно, виной тому были злые дела Карафина и Келегорма.
Эльфы Нарготронда по-прежнему уповали на скрытое положение своего королевства и не беспокоились о будущем. Только небольшая дружина под командой Гвиндора, сына Гейлина, пришла оттуда на Северную войну. Гвиндор ушел против воли Ородрефа, ибо сильно горевал о пропавшем без вести в Огненной Битве брате Гелмире. Дружина шла под знаменами Фингона, и знаки Дома Финголфина украшали щиты и хоругви. Назад вернулся только один из них, но об этом речь впереди.
Дориат тоже не спешил откликнуться на призывы Маэдроса. Связанные клятвой, сыновья Феанора не раз посылали гонцов к Королю Тинголу, угрожая чуть ли не войной, если он не отдаст Сильмарилл, Мелиан советовала супругу отказаться от Камня, но уж слишком надменно и грубо вели себя братья. Король Тингол преисполнялся гневом, вспоминая, каких неимоверных мук и лишений стоил Камень Берену и Лучиэнь, даже если не считать злых козней Карафина и Келегорма. Каждым день Король смотрел на Сильмарилл к скоро заметил, что совершенно не может без этого обходиться – такова была притягательная сила Камня. Гонцов он отослал, и ответ его братьям мало отличался по тону от их собственных к нему посланий. Маэдрос сдержался – он уже с головой ушел в создание нового союза; Зато Карафин с Келегормом сдерживаться не желали и не раз клялись забрать Камень силой, даже если для этого придется переступить через труп Тингола. До Короля дошли их угрозы и он, не мешкая, принялся укреплять границы Дориата. Излишне говорить, что ни сам Тингол, ни кто-либо другой не выступили из Зачарованного Королевства на войну, исключая Маблунга и Белега, прирожденных воинов, без которых не обходилось ни одно сражение. Тингол разрешил им уйти, взяв с них обещание не служить под знаменами Дома Феанора. Воины присоединились к войску Фингона.
Зато гномы оказали Маэдросу весьма ощутимую помощь и живой силой, и оружием. Кузнецы Белегоста и Ногрода в эти дни не сидели без дела. Пришло время – и на призыв Маэдроса собрались братья со своими дружинами. К ним присоединились Бор и Улфанг, они привели с востока многочисленные рати людей. На западе готовился поддержать Маэдроса всегда расположенный к нему Фингон, а в Хитлуме вместе с Нолдорами собирались на войну люди из Дома Хадора. В Бретильском Лесу точил топоры Халмир, правитель Народа Халефь. Но самому Халмиру не довелось выйти на поле боя – он не дожил до начала войны, и правление перешло в руки его сына Халдира. В Гондолине тоже знали о предстоящей битве.
К сожалению, Маэдрос не скрывал своих намерений, предпочитая действовать в открытую. Хотя к этому времени орков выбили не только из северных областей Белерианда, но даже Дортонион на какое-то время стал свободным, Моргот узнал о готовящейся войне и предпринял ответные шаги. Он наводнил земли, подвластные Нолдорам, шпионами и предателями. Братья не догадывались, что среди их союзников полно людей, покорных Темному Владыке.
Наконец, собрав все силы эльфов, людей и гномов, какие только мог, Маэдрос решил скрытно обойти Ангбанд с востока и с запада, а сам, не таясь, с развернутыми знаменами, начал наступление через Анфауглиф. По его замыслу такой парад мог выманить основные силы Моргота, а Фингону предстояло пройти горными перевалами, взять Врага в клещи и уничтожить по частям. Сигналом для его выступления должен был стать большой костер в Дортонионе.
В середине лета, в назначенный день, приветствуя восход солнца, запели трубы Эльдаров. На восточном фланге поднялись стяги сыновей Феанора, на западном качались знамена Великого Князя Нолдоров Фингона. С высоких крепостных стен Эйтель Сирион окинул Фингон взглядом леса и долины к востоку от Эред Ветрин. Войско его было надежно укрыто от глаз Врага, и никто, кроме самого Государя, не представлял, насколько оно велико. В него входили Нолдоры Хитлума, эльфы Фаласа, дружина Гвиндора из Нарготронда и несметное людское воинство: силы Дор Ломит, рати Хурина и Хуора; накануне к ним присоединилось множество воинов из Бретиля под командой Халдира.
Фингон обратил взор к Тангородриму: его окутывала черная туча. Враг принял вызов. Тень сомнения закралась в душу Короля Фингона. Зоркие глаза эльфа вглядывались в туманную даль на востоке, но не видели и признака пыли, которую неизбежно должны были поднять рати Маэдроса. Государь Фингон не мог знать, что выступление союзных войск сорвано предательством Улдора Проклятого, сбившего Маэдроса известием о выдуманной атаке со стороны Ангбанда.
В этот момент с юга донесся гул множества голосов, в котором слились восторг и удивление. Это, незванный и нежданный, пришел из Гондолина Тургон и с ним десять тысяч воинов в сверкающих кольчугах, с длинными мечами и тяжелыми копьями. Стоило Фингону услышать могучий рог брата, как всякие сомнения покинули его и он громко воскликнул:
– Атулиен ауре! Айя Эльдалие ар Атани – тари атулиен ауре! День пришел! Вперед, народ Эльдаров и Отцы Людей, день настал!
Этот громкий клич многократно повторили скалы, а вслед за эхом пришел ответ Тургона:
– Аута и ломе! Ночь прошла!
Моргот был прекрасно осведомлен обо всех замыслах своих врагов. Поручив подручным задержать выступление Маэдроса, чтобы не допустить объединения двух армий, он бросил против Финголфина силы, казавшиеся огромными, а на самом деле составлявшие лишь часть его войска. Теперь они, одетые в серо-коричневые плащи, ни разу не блеснув на солнце сталью, уже приближались к Хитлуму, скрытно преодолев пески Анфауглифа.
Как только их появление было обнаружено, в сердцах Нолдоров вспыхнуло боевое пламя. Они приготовились ударить на Врага, но вняли отчаянным предостережениям Хурина. Опытный воин призывал помнить о том, что силы Моргота всегда оказывались больше, чем представлялось вначале, а намерения, ясные поначалу, потом оказывались совсем иными. Сигнала от Маэдроса все не было, войска рвались в бой, но Хурин заклинал подождать еще и дать оркам хотя бы подойти к холмам, где им волей-неволей придется нарушить боевой порядок.
Предводитель орков получил приказ во что бы то ни стало втянуть Фингона в бой. Авангард орочьих войск подошел к берегу Сириона и растянулся вдоль реки, заняв все пространство от крепости до Топей Сереха. Теперь бойцы Фингона могли различить выражение глаз противника. Орки шли вызывающе, громко орали, выкрикивали насмешки и издевательства, свистели, но подойдя ближе, сбились с шага, крики стали звучать менее уверенно, потом растерянно и наконец смолкли совсем. Перед ними стояла безмолвная грозная стена эльфов, и в молчании окрестных холмов тоже чувствовалась немая угроза. Вожак орков выслал парламентеров. Они долго гарцевали перед внешними укреплениями, а потом вытолкнули вперед захваченного в плен еще в Огненной Битве Гелмира, сына Гейлина, – он командовал тогда одной из дружин Нарготронда. Эльфы с содроганием увидели на месте глаз воина две страшные раны. Он был ослеплен.
– Вот! Посмотрите на него! – надсаживаясь, словно издали, заорал вражий вожак. – У нас дома полно таких! Если хотите повидаться с ними, придется поспешить, а то, вернувшись, мы с ними вот что сделаем! – С этими словами орки вмиг схватили Гелмира и отрубили ему руки, ноги, а потом и голову, а труп бросили посреди предмостного укрепления. Все это произошло на глазах тысяч потрясенных бойцов.
По несчастью здесь же находился брат Гелмира, Гвиндор. Обезумев от гнева, воин вскочил на коня и бросился на послов, увлекая за собой много других горячих голов. Изрубив парламентеров, они с разгона влетели в гущу основных сил врага. Теперь уже ничто не могло удержать Нолдоров. Видя это, Фингон надел на голову белый шлем и взмахнул рукой. Высоко и чисто запели трубы, и войско Хитлума лавиной хлынуло с холма. Словно огонь, охватывающий сухой тростник, вспыхнули на солнце светлые мечи эльфов. Атака получилась столь стремительной и яростной, что едва не расстроила все планы Моргота. Он еще только собирался бросить в бой запланированные резервы, как помогать было уже некому, а знамена передового отряда Фингона заплескались на ветру перед воротами Ангбанда. В первых рядах авангарда неутомимо рубились Гвиндор и эльфы Нарготронда. Ворота были взяты с ходу, охрана полегла до единого, и теперь бой кипел уже на ступенях Ангбанда. Морготу на его глубинном троне пришлось пережить очень неприятные минуты, когда сверху стали доноситься тяжелые удары по дверям, ведущим в подземные галереи. Но смельчаки поплатились за свое безрассудство. Из подземелий хлынула лавина орков (это и были основные силы, ожидавшие приказа), и нападавшие пали, а Гвиндора схватили живым. Фингон ничем не смог им помочь. Неся жестокие потери, он поспешно отошел от стен Ангбанда.
И вот на равнинах Анфауглифа закипела битва, получившая позже название Нирнаэт Арноэдиад, Море Слез, потому что ни предания, ни песни не способны описать всю скорбь тех дней. Войско Фингона отступало через пустыню. Пал один из командиров арьергарда – Халдир, правитель Халадинов, огромные потери несли молчаливые воины из Бретиля – многим из них не довелось вернуться в родные леса. На пятый день битвы орки окружили войска Хитлума, и бой продолжался под звездами, но кольцо окружения прорвать не удалось. Только утро принесло надежду. Она пришла вместе со звуками труб Тургона, спешившего на выручку брату. Воины Гондолина охраняли Ущелье Сириона и теперь шли в бой со свежими силами.
Словно река из стали, сверкающая на солнце, передовая фаланга Тургона прошла сквозь рати орков, и братья-Короли встретились посреди битвы. Радостной была их встреча. В сердцах эльфов с новой силой вспыхнул боевой пыл. А в третьем часу утра с востока запели трубы, – это приближалось долгожданное войско Маэдроса. Показались знамена сыновей Феанора, ударивших на врага с тыла. Многие говорили потом, что в этот день Эльдары могли победить, если бы не предательство в их рядах. Орки дрогнули, а некоторые стали поворачивать, готовые бежать с поля боя. Когда Маэдрос ввел в бой передовые отряды, Моргот бросил в сражение последние резервы, но резервы эти были огромны. Там шли волки-оборотни, и волчья конница орков, и Барлоги, и драконы, которых вел Глаурунг. Ангбанд опустел. Великий Змей вклинился между войсками Маэдроса и Фингона, сея по сторонам гибель и разрушения. Но ни волки, ни Барлога, ни драконы не принесли бы Морготу желанной победы, если бы не предательство людей. Вастаки ушли с поля боя, а сыновья Улфанга переметнулись к Морготу и вероломно ударили в тыл наступавшим порядкам Дома Феанора. Им удалось пробиться почти к самому знамени Маэдроса, но до обещанной Врагом награды дело не дошло. Маэдрос могучим ударом меча разрубил надвое зачинщика заговора Улдора, а сыновья Бора, прежде чем пали сами, покончили с Улфастом и Улвартом. Однако коварство Улдора продолжало приносить плоды. Сильный отряд, укрытый им в восточных холмах, ударил во фланг Маэдросу. Теперь уже его войско оказалось атаковано с трех сторон и в конце концов не выстояло и обратилось в бегство. Однако судьба сохранила жизнь сыновьям Феанора. Все они были ранены, но живы. Держась вместе, им удалось собрать вокруг себя остатки Нолдоров и Наугримов и с ними пробиться через море орков. Далеко ушли они, к самой горе Долмед на востоке.
Самыми стойкими бойцами показали себя гномы Белегоста и снискали заслуженную славу. Наугримы привычны к огню, а в бою обычно надевают страшные маски. Они-то и выручили гномов в трудный момент. Когда Глаурунг кинулся на них, они мгновенно перестроились, взяли дракона в кольцо, и даже броня не смогла защитить чудовище от могучих ударов огромных топоров. В ярости заметался дракон и сбил с ног Азагала, Государя Белегоста. Но и смертельно раненый, отважный гном сумел всадить длинный кинжал в брюхо огнедышащей твари. Рана была столь глубока, что дракон совсем потерял голову от боли и бежал, а за ним бросился весь его гнусный выводок. Подняли гномы своего владыку и, не обращая внимания на врагов, медленно вынесли из боя.
Низкими глубокими голосами пели они погребальную песнь и шли так, что никто не осмелился заступить им дорогу.
Круто пришлось Фингону и Тургону. Они были атакованы более чем втрое превосходящими силами. Здесь бесчинствовал Готмаг, предводитель Барлогов, командующий войсками Ангбанда. Багровым клином врезавшись в ряды эльфов, он оттеснил Тургона и Хурина к Топям Сереха. Затем он бросился на Короля Фингона. Они сошлись в жестоком поединке и бились долго. Под конец рядом с Фингоном не осталось никого. Тут со спины подкрался еще один Барлог и хлестнул Фингона огненной плетью. Пошатнулся Король, и в этот момент его достал удар черного топора Готмага, Белое пламя рванулось к небу от разбитого шлема Фингона. Погиб Великий Король Нолдоров. Долго вздымались и опускались булавы Барлогов над его телом. Серебряное с синим знамя Короля нашли втоптанным в грязь, перемешанную с его кровью. Битва была проиграна. Еще сопротивлялись Хурин и Хуор, еще держались из последних сил остатки Дома Хадора и Государь Тургон, не давая врагу захватить Ущелье Сириона. И тогда сказал Хурин Тургону:
– Уходи, повелитель, пока не поздно. Без тебя у эльфов нет надежды. Но покуда стоит Гондолин, Морготу не избавиться от страха.
Печально ответил Тургон:
– Теперь недолго стоять Гондолину. Его хранила тайна. Если Враг обнаружит королевство, ему не устоять.
– И все-таки пока он стоит, – воскликнул Хуор, – и, если простоит хотя бы еще немного, оттуда придет надежда и для людей, и для эльфов. Это я тебе говорю, повелитель. Прозрение смерти делает зорким мой взгляд. Мы расстаемся навсегда, и больше мне не увидеть белых стен твоего города, но ты и я, мы зажжем новую звезду в небе Среднеземья. А теперь – прощай!
Рядом с Тургоном стоял его племянник Маэглин. Он внимательно прислушивался к словам Хуора, но ничего не сказал.
Собрав остатки своих войск, призвав воинов Фингона, Тургон отступил к Ущелью Сириона. На флангах его прикрывали Эктелион и Глорфиндейл, а обеспечивали отступление люди Хурина и Хуора. Они давно решили не уходить из родных краев, если не удастся вернуться домой с победой. Ценой своей жизни они искупили предательство Улдора, и этот подвиг стал в веках наиславнейшим деянием Праотцов Человеческих, совершенным ради спасения Эльдаров.
Тургон пробился на юг. Надежно защищенный от преследования Хурином, он спустился по течению Сириона и затерялся в горах, исчезнув из поля зрения Врага.
А братья на поле боя собрали вокруг себя последних воинов из Дома Хадора и медленно, шаг за шагом, отступали, пока не разверзлись позади Топи Сереха. Между ними и врагами бежал быстрый Рингвил, и здесь встали они насмерть, ибо отступать было некуда.
Вся мощь Ангбанда неудержимо накатывалась на последний островок сопротивления. Подобно темному приливу, поднимающемуся вокруг одинокой скалы, клокотала вокруг горстки храбрецов сила Моргота. Орки завалили поток телами убитых и окружили последний отряд Хитлума. Шестой день длилось сражение. На закате пал Хуор. Отравленная стрела попала ему в глаз. Доблестные воины Хадора полегли вокруг него все до единого. Орки с диким визгом накинулись на их тела, отрубили головы и навалили из них курган. В лучах закатного солнца он отливал золотом от русых волос воинов.
Но битва не кончилась. Неколебимо, как могучий утес, стоял последний воин. То был Хурин. Вот отшвырнул он в сторону изрубленный щит и перехватил боевой топор обеими руками. В песнях поется, что вражья кровь кипела на его раскаленном лезвии. Каждым ударом он валил тролля из рвавшейся к нему охраны Готмага, и вот уже вся она полегла у его ног. И кричал Хурин: «Аурэ энтулува! День придет снова!» Семьдесят раз прозвучал этот клич, но не принес спасения. Моргот приказал взять его живым. Орки хватали Хурина лапами, а он рубил их, но и отрубленные, они не разжимали пальцев. Наконец набралось их столько, что рухнул воин, почти погребенный под ними. Сам Готмаг связал его и, издеваясь, поволок в Ангбанд.
С заходом солнца кончилась Пятая Битва. Ночь упала на поля Хитлума и принесла на крыльях бурю с Запада.
Велико было торжество Моргота. Оно еще усиливалось тем, что победа добыта была милыми его сердцу кознями. Люди бились против людей и предавали эльфов. Те, кто еще недавно готовился объединяться против Черного Властелина, теперь смотрели друг на друга врагами. Отчуждение легло между эльфами и людьми, и только три Дома Аданов не посрамили себя ничем.
Не стало королевства Фингона. Сыновья Феанора скитались, словно гонимые по ветру листья. Без дружин, не вспоминая о недавнем союзе, поселились они в лесной глуши у подножия Эред Линдон, среди Зеленых Эльфов Оссирианда. Величие, блеск, слава – все было в прошлом.
В Бретильских Лесах еще жил кое-кто из Халадинов. Правил этими немногими сын Халдира, Хандир. А в Хитлум не вернулся никто. Некому даже было привести весть о поражении и об участи князей и правителей. Моргот отправил туда вастаков, бесцеремонно прогнав из Белерианда, ранее обещанного им в награду. Загнав одураченных союзников в Хитлум, он не выпускал их, заставляя грабить и убивать стариков, детей и женщин Народа Хадора. Оставшиеся в живых Эльдары Хитлума трудились в цепях на северных копях. Бежать удалось лишь немногим.
Весь Север был наводнен волками и орками. Они встречались в Белерианде, доходили даже до Ивового Края на юге и до границ Оссирианда. Теперь ни в лесу, ни на равнинах никто не чувствовал себя в безопасности. Правда, Дориат устоял. Нетронутыми остались и подземные залы Нарготронда, но Моргот не обращал на них внимания. То ли он просто не думал о них, то ли не знал, а может, в его планах их время еще не пришло.
Множество беженцев ушли в Гавани. Мощные стены крепостей Кирдэна Корабела приняли всех. Сами мореходы часто ходили вдоль побережья и, высаживая десанты, наносили Врагу чувствительные удары. Но так продолжалось недолго. Поздней осенью огромная армия Моргота, пройдя через Хитлум и Невраст, обрушилась на Фалас и осадила Бритумбар и Эгларест. В войске были умелые землекопы, кузнецы, мастера огненного дела. Установив стенобитные машины, несмотря на ожесточенное сопротивление, они взяли обе крепости. Гавани обратились в руины, башня Барад Нимрас лежала в развалинах, большинство воинов Кирдэна погибло, многие попали в плен. Однако несколько кораблей успели выйти в море. Вместе с ними покинул берег и Эрейнион Гил-Гэлад, сын Фингона, отправленный в Гавани еще после Огненной Битвы. Флот под командованием Кирдэна Корабела взял курс на остров Балар. Благополучно высадившись, беглецы создали здесь убежище для всех, кому удастся вырваться из-под власти Врага. На юге еще держались несколько крепостей в Устье Сириона. Немало быстрых и легких судов укрывалось в плавнях дельты.
Прослышав об этом, Тургон снова снарядил гонцов к Кирдэну. По его просьбе Правитель Побережья построил семь надежных кораблей. Они ушли на Запад, но ни один не прислал хотя бы весточки о себе на остров Балар. Много позже стало известно о судьбе одного из экипажей. Моряки долго и безрезультатно странствовали по морю и наконец в отчаянии повернули назад. Уже в пределах видимости Среднеземья их застиг ужасный шторм. Погибли все. Ульмо смог спасти от гнева Оссэ только одного. Волны выбросили его на берег неподалеку от Невраста. Это был эльф из Гондолина по имени Воронвэ.
Теперь у Моргота дошли руки до Тургона. Мысль о том, что злейший враг сумел ускользнуть, отравляла Морготу радость победы. Тургон принадлежал к Дому Финголфина, и теперь к нему по праву переходил титул Верховного Князя Нолдоров. Моргот ненавидел род Финголфина, во-первых, потому, что им издавна благоволил Ульмо, давний враг Моргота, во-вторых, потому, что раны, нанесенные мечом Финголфина, все еще мучили Моргота. Но особую ненависть питал Враг к Тургону. Родилась она давно, еще в Валиноре. Там Моргот однажды встретился с ним взглядом и ощутил, как омрачился в ту минуту его дух предчувствием грядущей гибели, каким-то образом связанной с Тургоном.
Враг знал о дружбе Хурина с Королем Гондолина и приказал привести воина. Однако, кроме насмешек и презрения, ничего он от Хурина не добился. Тогда в сердцах проклял Моргот воина, и жену его Морвен, и их потомство, призывая на голову всего рода горе и разорение. По приказу Моргота на вершине угрюмого пика Тангородрима высекли каменное кресло. Нерушимые чары приковали к нему Хурина. Моргот, стоя рядом, снова проклял его и сказал:
– Сиди теперь здесь, упрямый осел, и смотри, как отчаянье и гибель станут уделом всех твоих близких. Ты посмел смеяться надо мной, ты посмел усомниться в моем могуществе, в силе Мелькора, Властителя Судеб Арды! Смотреть тебе отныне моими глазами, слушать моими ушами и не двинуться с этого трона до самого конца!
Так и было. Но никто никогда не слышал, чтобы Хурин просил Моргота о помиловании или о смерти.
По приказу Моргота орки собрали тела всех павших в битве и возвели огромный курган посреди Анфауглифа. Словно гора, возвышался он на равнине. Эльфы называли его Хауд-эн-Нденгин, Холм Павших, или Хауд-эн-Нирнаэт, Гора Слез. Но уже через год страшный холм покрылся зеленой травой – единственное зеленое пятно посреди безрадостной пустыни; ни одна тварь Моргота не осмеливалась ступать по этому ковру, под которым ржавчина медленно разъедала мечи Эльдаров и Аданов.

Pиан, дочь Белегунда, была женой Хуора, сына Галдора. Они поженились всего за два месяца до начала Пятой Битвы. Хуор вместе с Хурином ушел на войну. Риан, так и не дождавшись вестей от мужа, бежала из захваченного края и скиталась в глуши, пока не нашла приют на берегах озера Митрим у Серых Эльфов. Там у нее родился сын Туор. Риан оставила его на попечение эльфам, а сама из последних сил добралась до Горы Слез и умерла там.
Морвен, дочь Барагунда, была женой Хурина, Правителя Дор Ломина. Их сын Турин родился в год встречи Берена и Лучиэнь. Маленькую сестренку Турина, Лалаиф, Смешинку, в трехлетнем возрасте унесло моровое поветрие, насланное из Ангбанда.
После окончания Пятой Битвы Морвен с восьмилетним Турином пришлось остаться в Дор Ломине. Она снова была в тягости.
Злыми помнятся те дни. В Хитлуме хозяйничали вастаки. Они притесняли остатки народа Хадора, грабили, обращали детей в рабство. Но красота и величие поначалу оберегали Морвен и домочадцев от посягательств захватчиков. Да и побаивались ее, считая опасной колдуньей, знавшейся с эльфами. На самом-то деле жила она в бедности. Только дальняя родственница Хурина по имени Айрин, наложница вожака вастаков Бродды, изредка тайком помогала ей. Очень боялась Морвен, как бы и Турин не попал в рабство, и потому решила услать его подальше, в Дориат, к Королю Тинголу; ведь зять Короля, Берен Однорукий, был ее родичем и другом Хурина.
Осенью, в Скорбный Год, Морвен отослала Турина через горы в сопровождении двух старых слуг, наказав им обязательно разыскать дорогу в Зачарованное Королевство. Так в горестную историю эльфов вплелась и судьба Турина и потому дошла до наших дней в «Нарн и Хин Хурин», Предании о Детях Хурина. Это самая длинная из баллад, сохранившаяся от Стародавних Дней. Мы рассказываем ее здесь, потому что и она связана с судьбой Сильмариллов и эльфийского народа. Печальна эта история. В ней слишком много горя и самых черных злодейств Моргота Бауглира.
В начале года у Морвен родилась дочь. Ей дали имя Ниэнор, Грустинка.
К этому времени, преодолев немалые опасности, Турин и его спутники уже подходили к Дориату. Здесь встретил их Белег Тугой Лук, охранявший границы Короля Тингола, и отвел в Менегрот. Тингол, памятуя о заслугах Хурина Стойкого, принял мальчика на воспитание. Давно уже прошло время, когда Король Дориата с пренебрежением относился к людям; теперь он благоволил Домам Друзей Эльфов. Он даже отправил гонцов в Хитлум, приглашая Морвен пожаловать в Дориат, но она не нашла в себе сил покинуть дом, где все напоминало о Хурине, и только передала посланцам Короля ценнейшую из реликвий Дома Хадора – Шлем Дракона Дор Ломина.
Турин рос крепким и красивым мальчиком, только уж очень печальным. Он тосковал по дому. Девять лет прожил он в Дориате, и постепенно время залечило боль разлуки. Иногда гонцы Короля уходили на север и, если случалось, заворачивали в Хитлум. По возвращении они приносили хорошие вести о Морвен и Ниэнор, но однажды не вернулись, и Король отказался посылать других. Турин был уже сильным, рослым юношей. Он понимал: с матерью и сестрой что-то случилось. Не в силах сидеть в безопасном Дориате, Турин предстал перед Королем и просил дать ему меч и кольчугу. Надев Шлем Дракона Дор Ломина, он ушел на границу и там провел три года в непрестанных стычках с орками, сражаясь бок о бок с Белегом и по-настоящему сдружившись с ним. Наконец он вернулся, грязный, заросший, в потрепанной одежде, в доспехах, носивших следы долгих странствий в глуши.
Жил в Дориате эльф из Народа Нандоров по имени Саэрос, занимавший не последнее место на советах Короля. Турину он давно завидовал, потому что приемный сын Тингола пользовался у всех почетом и уважением. И вот, оказавшись за столом напротив Турина, он пренебрежительно бросил:
– Если уж мужи Хитлума столь неотесаны и косматы, каковы же их женщины? Бегают, поди, как олени, по лесам, одетые только в собственные волосы!
Гнев ударил Турину в голову. Схватил он тяжелый кувшин для вина, запустил им в эльфа и ранил его.
На другой день Турину пришла пора возвращаться к Белегу. За воротами Менегрота его поджидал Саэрос с мечом в руке. Турин быстро справился с заносчивым эльфом и, раздев донага, погнал, улюлюкая, по лесу. Саэрос в ужасе мчался от него не разбирая дороги, сорвался с тропы в ущелье и разбился. Произошло это на глазах других воинов. Маблунг, бывший среди них, советовал Турину пойти к Королю, повиниться и ждать его решения, но Турин, и сам не ожидавший такого исхода, решил, что теперь он вне закона, и, не слушая Маблунга, быстро ушел, опасаясь, как бы его не схватили и не отправили в тюрьму. Он скрылся в лесах к западу от Сириона и примкнул к ватаге бродяг, каких немало скиталось тогда в глуши, добывая пропитание грабежом и разбоем. Они не очень-то разбирали, кто попадался им на дороге: орки, люди или эльфы.
Когда Тинголу доложили о случившемся и все обстоятельства были восстановлены, Король здраво рассудил, что дело темное, и простил Турина. Как раз в это время вернулся с северных рубежей Белег Тугой Лук. Король сказал ему:
– Я в печали, друг Белег. Турин был мне все равно что сын. Так оно и будет, если только не вернется из тени его отец. Никто не изгонял Турина, а говорить-то будут именно так. Хорошо бы он вернулся, я ведь воистину люблю его.
– Мне он тоже дорог, – ответил Белег. – Я найду его и приведу в Менегрот.
Белег ушел и по всему Белерианду искал друга или хоть каких-нибудь сведений о нем, но все напрасно.
А Турин жил среди бродяг, сбитых с толку смутным временем, и даже стал их главарем. Он взял себе новое имя и звался теперь Нейфан, Оскорбленный. Его ватага укрывалась в лесных чащобах южнее Тейглина. И вот, спустя год после досадного случая, сделавшего сына Хурина беглецом, Белег отыскал их логово. Турину в это время пришлось отлучиться из лагеря. Разбойники схватили Белега и обошлись с ним не самым вежливым образом, приняв за лазутчика Короля. Вернулся Турин и увидел друга избитым и связанным. Ужаснулся он, и раскаялся во всех злодействах, и зарекся впредь поднимать руку на кого бы то ни было, кроме слуг Врага. Белег не держал на него обиды. Он рассказал Турину о прощении Короля и стал уговаривать вернуться в Дориат и помочь ему на северных границах,
– В последнее время, – говорил он, – орки нашли лазейку через Анах и с ними все больше хлопот.
– Анах? – задумчиво произнес Турин. – Я что-то не помню, где это.
– А мы и не ходили никогда так далеко, – отозвался Белег. – Но ты ведь видел вершины Криссаэгрима. Там к востоку тянется хребет Горгората. Анах между ними, у истоков Миндеба. Раньше путь этот слыл тяжелым и опасным, а сейчас им многие пользуются. Димбар гибнет под Черной Рукой, и в Бретильских Лесах стало неспокойно. Мы нужны там.
Но слишком горд и упрям был Турин. Он отказался принять прощение Тингола, отказался уйти с Белегом. Наоборот, он стал уговаривать друга остаться, но Белег не мог этого сделать.
– Ты упрям и самолюбив, – сказал он. – Вот тебе мое последнее слово. Если хочешь, чтобы мы, как прежде, сражались плечом к плечу, ищи меня в Димбаре. Я буду там.
На следующее утро Белег уходил. Турин пошел проводить его. Они отошли уже на расстояние полета стрелы, но не сказали друг другу ни слова. Наконец Белег остановился:
– Значит, нам прощаться, сын Хурина?
Турин отвел глаза. Он взглянул на запад, увидел величественную вершину Амон Руд и, не раздумывая, упрямо ответил:
– Ты говоришь, чтобы я искал тебя в Димбаре. А я тебе скажу: давай встретимся на Амон Руд. А нет – так больше нам не увидеться.
На том они расстались, опечаленные друг другом.
Белегу ничего не оставалось, как вернуться в Менегрот и доложить Тинголу о случившемся. Он умолчал только о приеме, оказанном ему товарищами Турина. Тингол выслушал воина и вздохнул:
– Что же я еще могу для него сделать?
– Позволь мне уйти, Повелитель, – попросил Белег. – Я постараюсь направлять и охранять его хоть издали. Пусть никто не скажет, что легковесны слова эльфов. Жаль будет, если такой воин напрасно сгинет в глуши.
– Поступай, как знаешь, – молвил Тингол. – Ты много сделал для Дориата, нашел моего приемного сына, и мне не хочется отпускать тебя, не наградив достойно. Я готов исполнить любое твое желание, если это в моих силах.
Немного подумав, Белег попросил:
– Дал бы ты мне добрый меч, Владыка! Орков теперь развелось много, доходит до рукопашной, а мой прежний меч порядком поистерся об их доспехи.
– Выбирай любой, – ответил Тингол, – только, прошу тебя, оставь мне мой Аранруф.
Белег выбрал Англахэл. Бесценным слыл этот клинок, выкованный из упавшей с неба звезды. Перед ним не могло устоять никакое земное железо. Сравниться с ним мог только один меч в Среднеземье, сделанный из того же куска тем же мастером – Эолом, Темным Эльфом. Когда-то он расплатился Англахэлом с Тинголом за дозволение поселиться в Нан Эльмуте и потом долго жалел об этом. Второй клинок он оставил у себя, но Маэглин, покидая родной дом, тайком унес его.
Тингол подал Англахэл Белегу, как это принято, рукоятью вперед. В этот миг Мелиан взглянула на лезвие меча и тихо произнесла:
– Злобу таит этот клинок. В нем еще живо темное сердце кузнеца. Он не будет верен хозяйской руке и недолго послужит тебе.
– Судьбе виднее, – ответил Белег, – а пока я все-таки поработаю им.
– Тогда прими и мой дар, друг Белег, – сказала Мелиан. – Он пригодится тебе в глуши, и твоим друзьям тоже. – С этими словами протянула Королева воину связку лембас, эльфийского дорожного хлеба, завернутого в серебристые листья. Узел шнурка был опечатан королевской печатью в форме последнего цветка Телпериона. По обычаям Эльдаров, только Королева может хранить и дарить лембас. Люди никогда не получали его; Мелиан не могла оказать большей почести сыну Хурина.
С этими дарами покинул Белег Менегрот и, не задерживаясь, отправился к своему отряду, стоявшему на границе северных топей. Казалось, его новый меч радовался работе, и вскоре орков в Димбаре почти не осталось.
Настала зима, война поутихла, и тогда Белег отлучился из отряда, не ведая, что покидает его навсегда.
Расставшись с другом, Турин повел свою ватагу на запад, прочь от долины Сириона. Они устали жить в постоянной опасности и теперь хотели отыскать надежное, логово где можно было бы перезимовать безбедно.
Однажды вечерней порой им повстречались трое гномов. Гномы бросились бежать, но один из них, видимо, совсем немощный, едва тащился. Его догнали, бросили на землю, а кто-то из отряда послал стрелу вслед убегавшим. Быстро темнело, и преследовать их не стали. Захваченного гнома звали Мим. Он умолял Турина сохранить ему жизнь, а в качестве выкупа обещал показать пещеры, о которых не знает ни одна живая душа на свете. Турин сжалился над Мимом и спросил:
– Ну и где же твои замечательные пещеры?
– Там, высоко над землей, дом Мима, – ответил гном. Амон Руд зовется это место с тех пор, как эльфы напридумывали свои названия.
Долго молчал Турин, глядя на гнома в глубоком раздумье, а потом приказал:
– Проведи нас туда.
На следующее утро Мим повел их к горам. Там, где кончаются вересковые пустоши, раскинувшиеся в междуречье Сириона и Нарога, начинается безрадостное нагорье. Чуть дальше круто поднимаются серые склоны центральной вершины. Ее сплошным ковром покрывают низкорослые заросли цветущего в эту пору серегона. Цветы у него маленькие, темно-алого цвета. Люди Турина подошли к подножью на закате. Заходящее солнце пробилось между облаками, и Амон Руд заалел под его лучами. Один из товарищей Турина угрюмо заметил:
– Поглядите-ка: вершина словно в крови.
Тайной тропой гном провел их ко входу в пещеру. Здесь он отступил на шаг, поклонился Турину и сказал:
– Войди в Бар-эн-Дэнвед – Дом Выкупа. Так отныне будут зваться эти пещеры.
В это время откуда-то появился другой гном со светильником в руках и взволнованно заговорил с Мимом. Они повернулись и быстро вошли в пещеру, не обращая внимания на своих спутников. Турин пошел следом и вскоре оказался в небольшом гроте в глубине горы. Тусклый свет исходил от подвешенной на цепях лампы. Перед каменным ложем стоял на коленях Мим. Немилосердно терзая бороду, захлебываясь слезами, он безостановочно выкрикивал какое-то имя. Только тут Турин заметил тело третьего гнома, распростертое на ложе. Он подошел встал рядом и предложил свою помощь. Мим взглянул на него снизу вверх и промолвил:
– Нет, ты больше ничего не можешь сделать. Это – Ким, мой младший сын. Стрела твоих воинов достала его. Он умер на закате. Мой старший, Ибун, рассказал об этом.
Турин с болью в сердце проговорил.
– Я не успел остановить руку, пославшую стрелу. Воистину, ты прав: дом твой будет зваться Бар-эн-Дэнвед. Только выкуп теперь за мной. Клянусь тебе если когда-нибудь у меня будет золото, я отдам его тебе, хотя оно, конечно, не заменит сына и не согреет твое сердце.
Мим встал с колен и пристально посмотрел на Турина.
– Я слышу тебя, – сказал он наконец. – Ты говоришь, как в древности говорили правители гномов. Дивно мне это. Ты остудил жгучее горе в моем сердце. Не до сокровищ мне теперь, но как бы ты не поступил со своим выкупом, а я свой заплачу. Живи в моем доме, сколько захочешь.
Так началась жизнь Турина в тайном обиталище гнома Мима. Теперь воин часто прогуливался перед входом в пещеру, поглядывая на все четыре стороны света, благо все они были перед ним как на ладони. Он подолгу смотрел на север. Там вдали расстилался зеленый ковер Бретильского Леса, а над ним возвышалась гора Амон Обел. Что-то там притягивало взгляд Турина и он недоумевал: уж если и должно было звать его сердце, так на северо-запад, где на горизонте синели Сумеречные Горы и где, казалось ему, он почти различал стены родного дома. По вечерам воин часто наблюдал, как солнце опускалось в дымку на краю земли и долину Нарога заливали густые тени.
Времени было более чем достаточно. Турин часто разговаривал с Мимом и уже знал историю его жизни, дивясь мудрости низкорослого племени. Род Мима восходил к тем гномам, которых давным-давно выжили с востока. Они пришли в Белерианд еще до возвращения Моргота. С тех пор они постепенно умалялись и в росте, и в кузнечном мастерстве. Жизнь украдкой согнула их спины и научила осторожности. Долго, пока не появились в Белерианде гномы из Ногрода и Белегоста, эльфы никак не могли разобраться, кто эти маленькие корявые существа и, бывало, охотились на них. Потом оставили в покое, прозвав Нойгиф Нибин, Крошки Гномы на языке Синдаров.
Никого, кроме себя, они не любили; орков боялись и ненавидели; Эльдаров ненавидели не меньше, а уж Нолдоров и подавно. Ведь именно Нолдоры, по их словам, согнали гномов с их исконных земель и заставили покинуть обжитые дома. Предки Мима нашли пещеры Нарготронда и принялись обживать их задолго до того, как Финрод надумал переправляться через Море. Но вот уже долгие годы в недрах горы Амон Руд неторопливые Крошки-Гномы расширяли и углубляли залы и переходы, охорашивали свой подземный дом, никого не трогая и сами не беспокоимые никем. Народец был хилый, он постепенно вымирал, пока наконец во всем Среднеземье не остались только Мим с сыновьями. Мим, старый даже по гномьему счету, доживал свой не первый век в полном забвении, не имея ни одной родной души на свете, кроме сыновей, одного из которых застрелили люди Турина. В огромной кузнице давно уже было темно и тихо, а по углам ржавели сваленные грудой знаменитые некогда на все Среднеземье боевые топоры, чьи названия сохранились только в самых древних преданиях Дориата и Нарготронда.
Была уже середина зимы, когда выпал невиданный в этих краях снег. Он толстым покровом укутал Амон Руд и речные долины. Говорят, что по мере того, как росла мощь Ангбанда, зимы в Белерианде становились все суровее. В эту зиму без особой нужды старались не выходить ни люди, ни гномы. Было голодно. В отряде появились больные. Но вот однажды в тусклом сумраке зимнего дня по склону Амон Руд поднялся вроде бы человек огромного роста, закутанный в белый зимний плащ с капюшоном. Ни слова не говоря, он подошел прямо к костру. Люди повскакали в испуге, а он рассмеялся и откинул капюшон. Плащ распахнулся и стал виден большой сверток в руках пришельца. Турин вгляделся. Перед ним стоял Белег Тугой Лук.
Радостной была встреча друзей. Белег принес Турину Шлем Дракона Дор Ломина, надеясь хоть так подтолкнуть его к судьбе более достойной, чем предводитель шайки разбойников. Но Турин уперся и снова отказался возвращаться в Дориат. Тогда Белег, руководствуясь больше любовью к другу, чем мудростью, решил остаться с ним. Первое, что он сделал для отряда, – это вылечил больных и раненых с помощью лембас, данного Мелиан. Конечно, Серые Эльфы уступали в знаниях Нолдорам, но все же знали куда больше людей. Сильный, выносливый, умный Белег скоро стал незаменим. Разбойники уважали его за прозорливость и общительный нрав. Но чем больше рос авторитет Белега, тем сильнее становилась неприязнь к нему Мима. Гном ненавидел эльфа, незванным пришедшего в Бар-эн-Дэнвед, и теперь все чаще отсиживался с сыном, ни с кем не разговаривая, где-то в самых дальних закоулках пещер. Правда, Турин этого почти не заметил. Зима кончилась, а весна несла другие заботы.
Кому ведомы замыслы Моргота? Кто может постичь глубины дум того, кто был Мелькором, могучим Айнуром Великой Песни, а теперь восседал Темным Властелином на подземном троне, взвешивая на весах злобы приходившие вести? Он умел проникать в самые тайные замыслы своих врагов глубже, чем могли предвидеть даже мудрейшие из них, и только мысли Королевы Мелиан оставались недоступны ему.
Сейчас Враг снова привел в движение армии Ангбанда. Словно длинные пальцы зловещей руки, его отряды прощупывали подступы к Белерианду. Они прошли через Анах, снова захватили Димбар и пробирались теперь к северным границам Дориата по древнему тракту, по ущелью Сириона, мимо острова, где Финрод построил когда-то крепость Минас Тирит, и дальше по краю Бретильского Леса к Перекрестку на Тейглине. Отсюда дорога уходила на Охранную Равнину, но орки не рискнули идти дальше в этом направлении, как бывало раньше, потому что впервые почувствовали страх в этом диком краю. А с красной вершины лысой горы следили за их продвижениями внимательные глаза.
Турин снова надел Шлем Хадора. По всему Белерианду, по лесным чащам и речным излучинам, по горным ущельям и плоскогорьям ползли упорные слухи о том, что сгинувшие когда-то в Димбаре Шлем и Лук снова в бою. Множество бесстрашных воинов, потерпевших поражение в Пятой Битве, лишившихся цели и руководства, но не сломленных духом, потянулись в Дор Куарфол, Землю Лука и Шлема.
Теперь у Турина опять было новое имя – Горфол звался он, Грозный Шлем. Сердце его снова билось высокими помыслами, как подобает воину, а не жалкому разбойнику. Молва о подвигах Двух Вождей достигла и Менегрота, и подземных залов Нарготронда, даже в Гондолине слыхали об их делах. Наслышаны были и в Ангбанде... Моргот потирал руки. Он понял, кто носит Шлем Дракона! Теперь сыну Хурина несдобровать! Вокруг Амон Руд шныряли шпионы Врага.
Год уже кончался, когда однажды Мим и Ибун ушли из Бар-эн-Дэнвед, чтобы запасти кореньев на зиму, и попали в лапы оркам. Снова пообещал Мим провести обидчиков к своему жилищу на Амон Руд, но решил из хитрости поволынить немного. Он стал хныкать и клянчить, чтобы ему пообещали не убивать Горфола. Вожак орков расхохотался и хлопнул гнома по плечу, едва не пришибив его.
– А как же! Ну конечно! С какой стати нам убивать Турина, сына Хурина!
Так Врагу стало известно убежище Бар-эн-Дэнвед. Мим привел орков, и ночью они напали на лагерь двух вождей, захватив их врасплох Многих воинов убили во сне, другие сумели выбраться по внутренней лестнице на вершину горы и там бились насмерть. Кровь стекала вниз ручьями, смешиваясь с алыми цветами серегона, покрывавшими склоны. На Турина, дравшегося так, что к нему боялись подойти, набросили сеть, он запутался в ней, упал, был связан, и его увели.
Когда все кончилось и наступила тишина, из какой-то темной щели вылез старый Мим. Над туманами Сириона вставало солнце и освещало вершину, усеянную телами павших воинов. Гном ковылял от одного к другому и вдруг почувствовал, что не все мертвы. Он со страхом начал озираться по сторонам и встретил живой взгляд. На него смотрел Белег Тугой Лук. Долго копившаяся ненависть вспыхнула в маленьких подслеповатых глазках гнома, он боком подскочил к лежащему окровавленному эльфу и потащил к себе Англахэл, выпавший из руки воина. Белег громко застонал, неверной рукой приподнял меч и швырнул в гнома. Мим заверещал от ужаса и бросился бежать, а вослед ему несся голос раненого: «Месть Дома Хадора найдет тебя, плешивый сморчок!»
Жестокие раны получил в этом бою Белег. Но недаром слыл он одним из самых могучих воинов Среднеземья и вдобавок искусным врачевателем. Он выжил, а когда силы наконец вернулись к нему, долго разыскивал среди погибших друга Турина, чтобы похоронить достойно. Однако поиски оказались тщетными. Тогда эльф понял, что Турин жив и захвачен в плен.
Ни на что особенно не надеясь, Белег спустился с горы и двинулся на север, к Перекрестку Тейглина, высматривая следы орочьего отряда. Так пересек он Бретильский Лес и прошел по опустевшему, разоренному Димбару к перевалу Анах. Шел он не останавливаясь, днем и ночью, и теперь не намного отставал от врагов. Орки, наоборот, не спешили, устраивая длительные привалы для охоты и отдыха. Искусный следопыт, Белег не потерял направления даже в жутких лесах Таур-ну-Фуин. Здесь, ночью, у подножья корявого мертвого дерева, он натолкнулся на спящего эльфа. Белег растолкал его, угостил лембас и стал расспрашивать, какая злая судьба занесла несчастного в эти гиблые места.
Бедняга назвался Гвиндором, сыном Гвилина. Белег с болью смотрел на него. Он знавал Гвиндора, могучего воина, в Пятой Битве командовавшего дружиной Нарготронда. Это он с безумной отвагой прорвался к самым воротам Ангбанда и там был схвачен. А здесь, сейчас, перед ним стояла страшная, согбенная тень с потухшим взором.
Мало кому из Нолдоров, попадавших в лапы Врага, выпадала смерть. Моргот слишком ценил их кузнечное мастерство, умение отыскивать руды и самоцветы. Вот и Гвиндор был отправлен в северные копи. За долгие годы узники проложили там несколько длинных тайных штреков, и эльфам удавалось время от времени бежать. Гвиндору тоже посчастливилось. С тех пор он скитался в лабиринтах Таур-ну-Фуина, одичал, отощал и почти потерял надежду, когда его нашел Белег.
Гвиндор рассказал, что совсем недавно на север прошел большой отряд орков и волков. Они бичами гнали впереди человека со скованными руками. «Он был очень высокий, – говорил Гвиндор, – такие люди живут в Хитлуме». Белег, в свою очередь поведал Гвиндору, какая забота привела его самого в Таур-ну-Фуин. Гвиндор вздрагивал, слушая его, и пытался отговорить от безумной затеи, уверяя, что в лучшем случае Белегу удастся разделить с Турином пытки Врага. Но эльф даже не думал о том, чтобы бросить Турина в беде. Больше того – ему удалось заронить надежду в ослабевшем сердце несчастного беглеца. Дальше они пошли вместе.
Лес кончался. За дюнами Анфауглифа вставали предгорья. Здесь, в виду вершин Тангородрима, в мрачной лощине орки выставили волков-часовых и устроили большой привал. День клонился к вечеру. С запада надвигалась гроза, над Сумеречными Горами уже сверкали первые молнии. Быстро темнело, и это было на руку подкрадывающимся эльфам.
Орки угомонились только к полуночи. Тогда Белег взял свой знаменитый лук и бесшумно, одного за другим, убрал волков-часовых. Воины прокрались в лагерь и скоро отыскали Турина. Скованный по рукам и ногам, он стоял, привязанный к огромному стволу дерева, утыканному ножами. Это орки забавлялись перед сном, испытывая стойкость воина. От неимоверного напряжения и усталости Турин впал в беспамятство. Эльфы осторожно перерезали веревки и на руках вынесли его из лощины. Однако сил у них хватило только добраться до опушки леса.
Здесь, в колючих зарослях, они опустили Турина на землю и под раскаты близкого грома освободили от оков. Белег вынул из ножен Англахэл и легко перерубил цепи на руках и ногах Турина. Но, видимо, не дремала злая судьба в ту ночь. Меч задел ногу Турина и привел его в чувство. Очнувшись, он увидел склонившуюся над ним темную фигуру с обнаженным мечом в руке. Решив, что орки снова пришли мучить его, Турин с диким криком вырвал меч и ударил эльфа.
Ощутив, что руки и нога его свободны, он вознамерился дорого продать свою жизнь воображаемым врагам, но тут сверкнула молния и в ее свете Турин разглядел Белега. Слов но окаменев, смотрел он на бездыханное тело друга, не в силах постичь, что натворил. Лицо его в блеске непрерывно вспыхивающих молний было таким страшным, что бедный Гвиндор в ужасе вжался в землю и не смел поднять глаз.
Тут, разбуженные грозой, стали просыпаться в лощине орки, и скоро весь лагерь гудел встревоженными голосами. Орки боялись гроз, приходящих с запада, веря, что это -дело рук великих врагов из-за Моря. По вершинам деревьев пронесся сильный порыв ветра, и хлынул ливень. По склонам тут же зашумели дождевые потоки. Гвиндор, стараясь перекричать гром, пытался предупредить Турина об опасности, но тот словно окаменел над телом Белега, а буря бушевала вокруг него, как вокруг одинокого утеса.
Едва забрезжило утро, гроза унеслась на восток к Лотлэнну. Встало не по-осеннему яркое солнце. Орки, посчитав, что их пленник уже далеко и все следы смыло ливнем, даже не потрудились искать его и поспешили убраться восвояси. Гвиндор видел, как шагали они по прибитым дождем пескам Анфауглифа. Они возвращались к Морготу с пустыми руками, не подозревая даже, что добыча рядом, у них за спиной, сидит неподвижно на склоне Таур-ну-Фуин и на душе ее груз тяжелее всех оков на свете.
Надо было предать земле тело Белега. Гвиндор несколько раз крепко встряхнул Турина, прежде чем тот поднялся и, двигаясь словно сомнамбула, помог уложить тело воина в неглубокую могилу. Рядом с ним положили прославленный лук из черного тиса Белфрондинг, но Англахэл Гвиндор забрал с собой, проворчав, что такому мечу больше пристало мстить за хозяина, чем праздно отдыхать в земле. Взял он и остатки лембас, чтобы хоть как-то поддерживать силы в этой глуши.
Так скончался Белег Тугой Лук. Великий воин, искуснейший следопыт, вернейший друг, он пал от руки того, кого любил больше всех на свете. Следы пережитого в ту ночь горя никогда уже не покидали чело Турина. Трагическая гибель родича встряхнула Гвиндора, вернув ему силы и отвагу. Покинув Таур-ну-Фуин, он повел Турина прочь от одинокой могилы. За весь долгий путь Турин не проронил ни слова. Он просто шел за Гвиндором, равнодушный ко всему на свете.
А год кончался. Надвигалась зима. Без своего вожатого Турин пропал бы, особенно здесь, на севере. Но Гвиндор ни на минуту не оставлял его одного и опекал на каждом шагу. Наконец, переправившись через Сирион, они достигли Сумеречных Гор и остановились у Ключей Ивринь, из которых рождается быстрый Нарог. Здесь Гвиндор воззвал к своему спутнику.
– Очнись же, Турин, сын Хурина Талиона! Посмотри: вот озеро Ивринь. Оно вечно кипит, словно смеется. Говорят, здесь родина смеха. Чистейшие ключи питают его, и Ульмо, Владыка Вод, создавший эту красоту в Древнейшие Дни, хранит ее от всяческой скверны.
Турин медленно опустился на колени и испил из озера; и тут, словно прорвав плотину в его душе, из глаз несчастного хлынули потоки слез, он упал на землю и забился в рыданиях. Это был конец его безумия.
Здесь же, на берегах Ивринь, Турин сложил песню о своем убитом друге. Лаэр Ку Белег называлась она, Песнь о Великом Луке, и он пел ее громко, не боясь быть услышанным. Гвиндор вложил в руку воина Англахэл, и Турин в тот же миг ощутил, что держит не простой клинок. Великая мощь и сила исходили от него. Лезвие с необычной заточкой отливало тусклым, черным блеском.
– Странный клинок! Не видал я подобного ему в Среднеземье, – сказал Гвиндор. – Мне кажется, он скорбит по хозяину, как и ты. Однако не печалься. Я возвращаюсь в Нарготронд. Идем со мной. Ты исцелишься там и окрепнешь духом.
– Но кто ты? – спросил Турин, словно впервые его увидел.
– Бродяга эльф, беглый раб, который совсем пропал бы, если бы не встретил Белега. А когда-то звали меня Гвиндор, сын Гвилина, воевода Нарготронда, Но все это кончилось в Пятой Битве рабством в копях Ангбанда.
– Не встречал ли ты в плену Хурина, сына Галдора? – с волнением воскликнул Турин.
– Нет, я не видел этого достойного человека, – покачал головой Гвиндор. – Но был слух – об этом говорили даже у нас на рудниках, – что он так и не покорился Морготу, и за это Враг проклял Хурина и весь его род.
– Да, в это легко верится, – задумчиво кивнул Турин.
Эльф и человек покинули берега Ивринь и начали спускаться по течению Нарога. Скоро их остановил передовой эльфийский дозор и доставил в крепость Финрода. Так Турин попал в Нарготронд.
Поначалу даже друзья не узнали Гвиндора. Он покинул Нарготронд сильным, гордым воином, а вернулся похожим на смертного, стоящего на рубеже старости. Только дочь Короля Ородрефа, Финдуилас, узнала его и обратилась к нему с приветствием. Когда-то она любила Гвиндора и он любил ее, называя Фаэль-Ивринь, Солнечный Блик на водах Ивринь. Вслед за ней Гвиндора признали и другие. Из уважения к несчастному соотечественнику с почетом встретили и его товарища. Но когда Гвиндор готов был назвать его имя, Турин перебил его и представился сам.
– Я – Агарвэйн, сын Умраха, простой охотник, – быстро сказал он.
Может, кому и показалось странным такое имя, ибо означало оно «Запятнавший себя кровью сын Злой Судьбы», но эльфы Нарготронда не стали его ни о чем расспрашивать. Скоро Турин снискал любовь и приязнь не только Короля Ородрефа, но и многих жителей, и неудивительно. Он только что вступил в пору зрелости; в облике его многое напоминало Морвен Эледвень – темноволосый, сероглазый, был он красив, как никто из смертных в Стародавние Дни. Манеры, усвоенные в молодости в Дориате, делали Турина похожим на представителя одного из лучших родов Нолдоров, поэтому не случайно часто звали его Аданэдел, Человек-Эльф. Мастера Нарготронда по его просьбе перековали Англахэл, и теперь лезвие, по-прежнему черное, горело тусклым огнем. Турин дал мечу новое название – Гурфанг, Смертоносная Сталь. В первых же боях на границе Охранной Равнины он стяжал славу удалого воина и новое имя – Мормегил, Черный Меч. Эльфы одобрительно говорили: «Разве что Рок справится с ним, а больше никому не одолеть нашего Мормегила». Они подарили ему кольчугу гномьей работы, а сам Турин, перебирая как-то оружие в арсенале, разыскал вызолоченную гномью боевую маску и часто надевал ее в бою. Враги бежали от него, завидев издали.
Случилось так, что со временем сердце Финдуилас, неожиданно для нее самой, обратилось к отважному воину. Однако Турин, казалось, не замечал этого. Загрустила дочь Короля. Она все больше молчала теперь, и даже красота ее слегка потускнела. Перемены эти не укрылись от любящего взора Гвиндора, и однажды он сказал Финдуилас:
– Славная принцесса! Я не хочу, чтобы между нами лежала тень недосказанности. Моргот разрушил мою жизнь, но тебя я люблю по-прежнему и по праву любви скажу: иди за своим сердцем, но подумай – мудро ли Старшим Детям Илуватара связывать свою судьбу с Младшими? Коротки их дни на этой земле и разлучаемся мы с ними до конца Мира. Конечно, случается всякое, дороги судьбы неисповедимы, но только этот человек – не Берен. Искушенный глаз легко различит знак Судьбы, отметивший его, но это – злая судьба. Не касайся ее! Если ты пойдешь за своим сердцем, любовь предаст тебя на горе и гибель. Выслушай мои слова: человек этот действительно окровавленный сын злой судьбы, его истинное имя – Турин, сын Хурина, заклятого Морготом на вечные муки в Ангбанде. Враг проклял весь их род. Не искушай же понапрасну мощь Моргота! Посмотри! Это ее отпечаток у меня на лице!
Долго думала Финдуилас, но сказала лишь:
– Турин, сын Хурина, не любит меня и, видимо, никогда не полюбит.
Скоро Турин узнал от принцессы, что имя его открыто. В гневе бросился он к Гвиндору:
– Ты спас и охранял меня, привел сюда – я признателен тебе. Но тем горше получить от тебя такой удар! Выдав мое имя, ты навлек на меня проклятье Моргота, которого я надеялся избежать.
Гвиндор резонно возразил на это:
– Но ведь проклятье лежит на тебе, а не на твоем имени!
С этим они и разошлись.
Дошло и до Ородрефа, что любезный многим Мормегал на самом деле – сын Хурина. Король воздал Турину великие почести, и скоро воин стал одним из самых знатных жителей Нарготронда, но при этом все равно ходил хмурый. Ему не нравилось, как сражаются здешние эльфы. Не по душе были их засады, отравленные стрелы и удары исподтишка. Он стосковался по открытому бою, по честному обмену ударами и постепенно уговорил Короля перейти к прямым боевым действиям. По совету Турина Нолдоры построили широкий крепкий мост через Нарог. По нему большие отряды могли быстро переправляться на другой берег. Скоро весь край от Сириона до Нарога был очищен от слуг Ангбанда. Потом пришел черед Неннина и заброшенного Фаласа. Теперь на Советах Короля Гвиндор неизменно выступал против Турина и открытых атак на врага, но к его словам мало прислушивались, потому что слаб был Гвиндор и не мог подкрепить слова делом. Вскоре Нарготронд утратил все преимущества скрытого королевства и стал доступен гневу и ненависти Моргота. Однако имя Турина вслух не произносилось, и, хотя молва о его подвигах достигла Дориата, для Короля Тингола воин все еще оставался Черным Мечом Нарготронда.
Стянув на себя немалые силы Врага, Мормегил дал передышку другим землям. Морвен наконец удалось бежать из Дор Ломина вместе с маленькой Ниэнор, и она отправилась в долгий путь к границам Дориата. Там ждало ее новое горе, ибо Турин исчез и никто не ведал о его судьбе с тех пор, как пропал Шлем Дракона. Все же Морвен с дочерью остались в Дориате. Король и Королева приняли их с большим почетом.
Весной четыреста девяносто пятого года после восхода Луны в Нарготронд пришли два эльфа, родичи Ангрода. Звали их Гелмир и Арминас. После Четвертой Битвы они ушли на юг вместе с Кирдэном Корабелом и теперь принесли из дальних краев вести о полчищах орков и других злых тварей, скопившихся у отрогов Эред Ветрин и в Ущелье Сириона. Еще они говорили, что Владыка Ульмо являлся Кирдэну и предупреждал о великой опасности, грозящей Нарготронду.
– Мы принесли тебе слова Владыки Вод, – сказали они Королю. – Так говорил он Кирдэну Корабелу: «Зло с Севера коснулось ключей Сириона и отравило их. Моя сила уходит из пальцев текучих вод... Но грядет горшее зло. Передай Правителю Нарготронда: пусть закроет врата крепости и не покидает ее, а камни своей гордости пусть бросит в быстрые воды, дабы ползучее зло не отыскало дорогу к воротам».
Не на шутку встревожили Ородрефа пророчества, а Турин и слушать их не хотел, не говоря уж о том, чтобы дать ни за что ни про что разрушить огромный мост – свое детище. Гордым, надменным и упрямым становился Турин, и во всех делах стремился настоять на своем.
Вскоре после прихода вестников пал в бою Хандир, правитель Бретильских Лесов. Орки вторглись в его владения и оттеснили людей в самые глухие чащи. А осенью огромное войско Моргота неожиданно появилось перед Нарготрондом. Перемахнув через Анфауглиф, в верховья Сириона прорвался Глаурунг, причинив там неописуемые беды. Он осквернил озеро Ивринь и спалил Охранную Равнину.
Воины Нарготронда выступили в поход. По правую руку от Короля скакал Турин. Глядя на прославленного воина, войска укреплялись духом. Однако силы Моргота оказались куда значительней, чем доносили разведчики. А против Глаурунга эльфам и вовсе нечего было выставить. Едва противники сошлись, как Нолдорам уже пришлось отступать. В один день от гордости, славы и военной мощи Нарготронда не осталось и следа. Пал Ородреф, Гвиндор получил смертельную рану. Турин в ужасной гномьей маске, защищавшей от драконьего огня и наводившей ужас на орков, вынес эльфа из боя и на опушке леса опустил в траву.
Гвиндор открыл глаза и сказал:
– Когда-то я нес тебя, теперь – твоя очередь. Но я

Pассказ о Турине Турамбаре закончен, но не закончен перечень злых дел Моргота и не закончены его счеты с Домом Хадора. Ни Хурин, неотлучно находившийся под его присмотром, ни безумная Морвен, скитавшаяся в глуши, не могли утолить злобу Врага к этому роду.
Горькая судьба выпала Хурину, ибо видел он, как воплощается проклятье, но смотрел глазами Моргота и не мог отделить правды от лжи. Любая добрая весть неминуемо искажалась Врагом, но особенно усердствовал он, стараясь очернить Тингола и Медиан, ибо боялся и ненавидел их больше всех. И вот, когда подошло время. Враг снял заклятие с Хурина и отпустил на все четыре стороны, словно проникся жалостью к поверженному противнику, потерявшему все; на самом же деле Моргот решил, что пора выпускать в мир Хурина, успевшего достаточно возненавидеть и людей, и эльфов.
Прекрасно зная, что жалость неведома Морготу, и поэтому не веря ни единому слову, Хурин тем не менее принял свободу и ушел, унося в сердце семена лжи, умело посеянные Темным Властелином. Со смерти его сына прошел уже год. Двадцать восемь лет провел Хурин в Ангбанде, и, конечно, годы и страдания не сделали его облик краше. С длинными седыми волосами, с бородой, падавшей на грудь, суровый и непокоренный, шел он, опираясь на черный посох, и большой меч покачивался в ножнах в такт его широким шагам. А впереди него летели слухи. Вастакам стало известно, что из Ангбанда выступил большой отряд. Он пересекает Анфауглиф и скоро будет в Хитлуме. С отрядом идет какой-то старик, которому оказывают немалые почести. Теперь вастаки держались подальше от Хурина и он мог свободно ходить по некогда своим Землям. Зато народ Хадора избегал бывшего правителя: ведь он пришел из Ангбанда и там, по слухам, был в чести. Очень скоро такая свобода еще больше озлобила Хурина, и он ушел в горы.
Однажды, разглядев в туманной дали вершины Криссаэгрима, Хурин вспомнил Короля Тургона и решил отправиться в Гондолин. Он и не подозревал, что за каждым его шагом следит не одна пара преданных Морготу глаз. Спустившись с Эред Ветрин, он миновал броды Бретиля, пересек Димбар и подошел к горам, ограждающим Гондолин. Заброшен и дик был этот край: сколько ни вглядывался Хурин, он не мог разглядеть никаких следов былого. Когда-то здесь, по руслу пересохшей реки, был проложен древний тракт, и неподалеку от места, где он стоял сейчас, поднимались сводчатые врата... Хурин взглянул вверх, надеясь, как в юности, на помощь Горных Орлов, но вместо них увидел только призрачные, неверные тени, наплывавшие с востока и клубившиеся вокруг скальных пиков, вздымавших то здесь, то там угрюмые вершины. И над всем этим запустением – заунывный свист ветра в камнях и трещинах.
Хурин не видел Орлов, но они давно заметили его. С некоторых пор их дозоры были даже удвоены. Зоркие глаза царственных птиц разглядели внизу, среди каменного крошева, одинокую фигуру. Сам Торондор, ввиду важности известия, доложил о нем Тургону. Но Король не поверил.
– Что же Моргот, заснул, что ли? – удивленно проговорил он. – Вы, верно, ошиблись.
– Если бы Орлы Манвэ ошибались, – с достоинством ответил Торондор, – твоего королевства давно бы не было, Повелитель.
– Стало быть, вести твои пророчат беду, – промолвил Тургон. – Это может означать только одно – Хурин Талион сломлен Врагом и не страшен ему больше. Но тогда он страшен для нас. Я не могу принять его у себя.
Торондор давно улетел, а Король все сидел в глубокой задумчивости. Чем больше вспоминал он о подвигах правителя Дор Ломина, тем больше росла его тревога. В конце концов он все же попросил Орлов отыскать Хурина и доставить его в Гондолин. Но было поздно. Орлы больше не видели его. Хурин же стоял среди утесов, и закатное солнце красило багрянцем его седую бороду. Проклиная бесчувственные камни, поднялся он на вершину одинокой скалы и, обернувшись в сторону Гондолина, воззвал могучим голосом:
– Тургон! Тургон! Вспомни Топи Сереха! Услышь меня в своих скрытых покоях, Тургон!
Ответом ему был лишь свист и шелест ветра в сухих колючих травах.
– Точно так же шелестели они на закате в болотах Сереха, – горько проговорил Турин, и в этот момент солнце скрылось за Сумеречными Горами, пала тьма и стих ветер. Пустынно и глухо было вокруг.
Пустынно, да не совсем. Нашлись уши, слышавшие горестный призыв Хурина. Скоро Темный Владыка на севере уже принимал подробный доклад одного из своих бесчисленных шпионов. Улыбнулся Моргот: теперь знал он, где обитает враг его, Тургон. До сих пор из-за проклятых Орлов ни одному его разведчику не удавалось заглянуть в кольцо гор. Теперь в этом не было нужды, местонахождение Гондолина открылось. Так освобождение Хурина начало приносить плоды.
Хурин же в темноте спустился к подножью скалы и заснул тяжелым сном. В сновидении услышал он скорбный голос жены своей, Морвен. Она причитала, словно на похоронах, часто повторяя имя Хурина, и воину казалось, что голос доносится со стороны Бретильских Лесов. Проснувшись поутру, он отправился туда. К Перекрестку на Тейглине он вышел ночью, и хотя дозорные заметили его, но остановить побоялись, ибо решили, что это призрак из какого-нибудь древнего кургана бродит, окутанный тьмой, как могильным саваном. Уже под вечер следующего дня Хурин пришел к месту, где был повержен Глаурунг. Там на краю обрыва стоял высокий камень. Старый воин знал, что за слова высечены на гладкой грани. Вдруг Хурин почувствовал, что он не один здесь. У подножья камня, скорчившись, притулилась женская фигура. Хурин долго стоял не шевелясь. Вечерело. Женщина откинула капюшон потрепанного плаща и подняла лицо. Седая, старая, с безумным взглядом, – и все же он узнал в ней гордую прекрасную Морвен Эледвень давних дней.
– Ты пришел наконец, – с трудом произнесла она глухим, надтреснутым голосом. – Я очень долго ждала тебя.
– Темна была дорога, – ответил Хурин. – Я пришел, как только смог.
– Слишком поздно. Их уже нет, – жалко улыбнулась Морвен.
– Я знаю. Зато есть ты.
– И меня почти нет. Близится час. Я уйду с последним лучом солнца. Времени осталось мало. Если ты знаешь, скажи, как она нашла его?
Но Хурин ничего не ответил, и они молча сидели возле камня. Когда солнце скрылось за дальними горами, Морвен вздохнула, слегка сжала руку мужа и больше не двигалась. Хурин понял, что она мертва. В сумерках лицо ее было спокойным, казалось, следы горя и лишений стерлись и сквозь них проступили давно забытые прекрасные черты.
– Ее не смогли победить, – прошептал Хурин и закрыл глаза умершей. Он долго сидел, неподвижный, как изваяние. Спускалась ночь. Ревел внизу сжатый теснинами Тейглин, а Хурин ничего не слышал, ничего не видел, ничего не чувствовал; сердце его окаменело от горя. Но вот порывистый ветер плеснул ему в лицо холодным дождем и заставил очнуться. В груди старого воина, подчиняя рассудок, клубился теперь гнев. Мести требовала душа. Кто-то должен был поплатиться за все несправедливости, выпавшие на долю его самого и его близких. Встал Хурин и похоронил жену с западной стороны от камня, а после высек ниже прежней надписи такие слова: «И Морвен Эледвель покоится здесь».
Говорят, что живший в Бретиле провидец и музыкант Глируин сложил песню о Камне Несчастных, предрекая, что никогда Морготу не осквернить его и не исчезнет камень, даже если Море покроет эти земли. Так и сталось. Одинокий Тол Морвен высится среди волн, вдали от новых берегов, рожденных во Дни Гнева Валаров.
Но Хурина нет под этим камнем. Злосчастная судьба влекла его дальше, и Тень Рока неотступно следовала за ним по пятам.
Хурин переправился через Тейглин и по древней дороге двинулся на юг, к Нарготронду. Далеко на востоке виднелась вершина Амон Руд – он знал обо всем, случившемся там. Дойдя до берега Нарога, Хурин рискнул по упавшим камням моста перебраться на ту сторону. До него здесь же переходил стремнину Маблунг. И вот, опираясь на посох, Хурин стоит перед разрушенными Вратами Фелагунда. Надобно сказать, что после гибели Глаурунга в дальних покоях Нарготронда остались немалые сокровища. Невесть как пробравшийся в развалины Мим отыскал их и теперь проводил дни, перебирая золото и самоцветы, пересыпая их с ладони на ладонь и без конца пересчитывая. Он не опасался грабителей. Никто и близко не подходил к развалинам, столь страшен был дух Глаурунга и даже само воспоминание о нем.
Но вот кто-то пришел и встал на пороге. Мим заковылял к выходу – узнать, зачем пожаловал пришелец и кто он такой. Хурин, разглядев уродца, грозно осведомился:
– А ты кто таков, что осмеливаешься заступать мне дорогу в дом Финрода Фелагунда?
– Я – Мим, – отвечал гном. – Задолго до того, как Надменный Народ пришел из-за Моря, гномы высекали покои Налаккиздин. Теперь я, последний из моего народа, вернулся взять свое.
– Ну, недолго тебе владеть богатством, – зловеще усмехнулся Хурин. – Теперь, пожалуй, и я назову себя. Я – Хурин, сын Галдора, вернувшийся из Ангбанда. Был у меня сын – Турин Турамбар. Вижу, не забыл ты его. Это он сразил Глаурунга, превратившего Нарготронд в развалины. Хоть и был я далеко, но знаю, кто предал Шлем Дракона Дор Ломина.
В страхе Мим стал умолять воина взять все, что пожелает, забрать вообще хоть все сокровища, только пощадить его, но Хурин не внял мольбе и убил гнома на пороге Нарготронда. Сам он не долго оставался здесь. Во мраке мерцали и искрились богатства Валинора, но, когда Хурин снова вышел на свет, при нем была лишь одна вещь.
Дальше путь его лежал на восток, к Сумеречным Озерам. Там его остановили дозорные Дориата и доставили к Королю в Менегрот. Велико было изумление Тингола, когда он признал в суровом старце Хурина Талиона, пленника Моргота. Однако он достойно приветствовал прославленного воина и оказал ему радушный прием. Ни слова не ответил Хурин. Лишь распахнул плащ и достал взятое в Нарготронде знаменитое Ожерелье Гномов, Наугламир, бесценное сокровище, самое известное из Творений Давних Дней, созданное когда-то мастерами Ногрода для Государя Фелагунда. Сам Финрод ценил его выше всех других богатств Нарготронда. Хурин швырнул ожерелье к ногам Тингола вместе с горьким упреком.
– Вот плата, – воскликнул он, – за заботу о моей жене и моих детях! Это – Наугламир. Я вынес его из мрака Нарготронда, где его оставил твой родич Финрод, уходя вместе с Береном, сыном Барахира, исполнять прихоть Короля Дориата!
Тингол всмотрелся и узнал Наугламир. Он понял намек, но сдержал гнев и не обратил внимания на презрительный тон старого воина. Тут заговорила Мелиан:
– Хурин Талион! – сказала она. – Ты долго пробыл под чарами Моргота. А тот, кто смотрит его глазами, вольно или невольно видит все в искаженном свете. Твой сын Турин воспитывался у нас, в Менегроте, и кроме любви и уважения ничего плохого не видел. Не по нашей воле покинул он Дориат. Твою жену и дочь приняли здесь с почетом, они не в чем не знали отказа. Мы приложили все силы, чтобы отговорить Морвен идти в Нарготронд. А теперь ты бранишь своих друзей, но устами твоими говорит Враг.
Долго вглядывался Хурин в глаза Королевы Мелиан.
Сквозь Чудесный Пояс не проникала ложь Моргота, поэтому внял он словам Королевы и постиг всю полноту горя, отмеренную на его долю Морготом Бауглиром. Молча шагнул он вперед, поднял Ожерелье и протянул Тинголу со словами:
– Прими, Государь, Ожерелье Гномов в дар от нищего, в память о Хурине из Дор Ломина. Цель Моргота достигнута, судьба моя исполнилась, но я больше не раб ему.
Он повернулся и покинул Менегрот. Эльфы, едва взглянув ему в лицо, расступались, даже не думая преграждать дорогу. Никто не знал, куда он ушел. Но говорят, что, не имея больше цели и желаний, сильнейший из смертных кончил свою жизнь в волнах Западного Моря.
Хурин давно ушел, а Тингол в молчании все разглядывал драгоценность, лежавшую у него на коленях. И пришла ему в голову мысль переделать ожерелье и вставить в него Сильмарилл. Годы шли. Король каждый день смотрел на Дивный Камень Феанора; дошло до того, что даже надежной сокровищнице перестал он доверять и решил постоянно держать камень при себе.
В те дни Синегорские Гномы еще забредали в Белерианд. Древний Гномий Тракт не зарастал. Никто не мог сравниться с Малым Народом в искусстве работы по металлу и камню, а в Менегроте всегда была нужда в украшениях. Правда, времена были не те, чтобы бродить в одиночку. Гномы являлись теперь большими, хорошо вооруженными отрядами и могли постоять за себя на равнинах между Аросом и Гелионом. В Дориате они останавливались в специально отведенных для них палатах и кузницах, расположенных поодаль от королевских покоев. Вскоре один такой отряд из Ногрода прибыл ко двору. Призвал их Тингол и объявил о своем желании переделать Наугламир и вставить в него Сильмарилл. Когда взглянули гномы на работу своих отцов, они онемели, а когда их глазам предстал Дивный Камень, охватила их страсть к обладанию этими невиданными сокровищами. Однако до поры скрыли они намерение унести их к себе в подгорные дома и не моргнув глазом согласились взяться за эту работу.
Долго трудились гномы. Тингол часто приходил в кузницы и подолгу наблюдал, как постукивают маленькие молоты по разогретому металлу. И вот его желание сбылось. Величайшие творения гномов и эльфов воссоединились в ожерелье небывалой красоты. Свет Сильмарилла дробился и отражался в бессчетных гранях самоцветов, приобретая волшебные оттенки. Тингол, не раз спускавшийся в кузницу, хотел надеть Ожерелье, но гномы остановили его. Они потребовали отдать Наугламир и говорили при этом: «По какому праву эльфийский король считает своим Ожерелье, сделанное нашими отцами для государя Финрода Фелагунда? Он ведь погиб. Сокровище принес Хурин, человек из Дор Ломина, а где он его взял? Украл в Нарготронде...»
Тингол, конечно, понял их умысел, – понял, что ищут они лишь предлог для ссоры, но в гневе пренебрег опасностью и презрительно бросил им в лицо:
– Вам ли, корявому народу, требовать что-то от меня, Элу Тингола, Владыки Белерианда, чья жизнь началась у вод Куивиэнен задолго до того, как проснулись праотцы ваши?
Высокий и надменный, стоял он среди них и стыдил и корил за наглые речи, а потом приказал убираться из Дориата, не помышляя ни о каком вознаграждении.
Уже не жадность, а гнев пробудили в гномах слова Короля. Они столпились вокруг Тингола и убили его. Так погиб в подземельях Менегрота Эльвэ, Элу Тингол, Король Дориата, единственный из Детей Илуватара, связавший жизнь с дочерью из народа Айнуров, единственный из Мориквэнди, глаза которого видели свет живых Дерев Валинора, а после – их отсвет в сияющей глубине Сильмарилла.
Забрав Наугламир, гномы поспешно оставили Менегрот и бежали к востоку через Регион. Но погоня была быстрой и расправа беспощадной. Ожерелье вернулось в Менегрот, а в Синие Горы вернулись только двое убийц Тингола, случайно уцелевших на восточном тракте. Дома, в Ногроде, они рассказывали, как эльфы по приказу Короля Дориата перебили целый отряд гномов, лишь бы не платить мастерам за работу. Трудно описать ярость и плач, парившие в Ногроде после этого лживого рассказа. Гномы рвали бороды, выли и причитали, а потом начали замышлять месть. Они послали за помощью в Белегост, но получили отказ и совет не связываться с эльфами. Совета не послушались, и вскоре огромное войско выступило из Ногрода и, перейдя Гелион, двинулось через Белерианд на запад.
Тягостное оцепенение владело Дориатом. Королева Мелиан молча сидела у тела мужа, и мысли ее витали в далеком прошлом, в звездных годах их первой встречи под пение соловьев Нан Эльмута. Знала она, что разлука с Тинголом – только предвестие еще горшей разлуки, что близится Рок Дориата. Ведь Мелиан была дочерью обладавшего пророческим даром народа Майа, принявшая ради любви к Эльвэ облик Старших Детей Илуватара. Их союз привязал Мелиан к Арде узами плоти, коим обязана была рождением Лучиэнь Тинувиэль. В этом облике достигла Мелиан власти над веществом Арды, и долгие годы ее Пояс ограждал Дориат от внешних зол. Но вот перед ней лежит Тингол, и дух его ушел в чертоги Мандоса. Гибель Короля многое изменила и в самой Мелиан. Ее сила покидала леса Нелдорета и Региона, менялся голос зачарованного Эсгалдуина, и ничто больше не защищало Дориат от врагов.
Только с Маблунгом говорила Королева после гибели Тингола. Она наказала позаботиться о Сильмарилле и немедленно послать весть Берену и Лучиэнь в Оссирианд. Больше Мелиан не видели в Среднеземье. Она вернулась в страну Валаров, чтобы там, в садах Лориена, грустить и размышлять о событиях и делах на Арде. С этого времени предание молчит о ней.
Войско Наугримов, перейдя Арос, не встретило сопротивления и вступило в леса Дориата. Гномы были многочисленны и свирепы, а военачальники Серых Эльфов растерянны и не готовы к войне. Гномы вошли в Менегрот. Здесь совершилось самое прискорбное из событии Древнейших Дней. В глубинах подземного дворца началась битва; множество эльфов и гномов пало в ней. Победа досталась гномам. Палаты Тингола были разграблены. Маблунг Тяжелая Рука пал перед дверями сокровищницы, пытаясь уберечь Сильмарилл. Но и Дивный Камень Феанора, и Наугламир, неразделимые теперь, оказались захвачены гномами.
В то время Берен и Лучиэнь еще жили на зеленом острове Тол Гален посреди Адаранта, стремящего воды в Гелион. Их сын Диор уже вырос. Он взял в жены Нимлот, племянницу Келеберна, женатого на Владычице Галадриэль. У Диора и Нимлот были дети: сыновья – Элуред и Элурин и дочь – Эльвинг, Звездная Россыпь. Ее назвали так потому, что родилась она ночью, в сиянии звезд, сверкавших в брызгах водопада Лантир Ламат у порога отчего дома.
По Оссирианду быстро пронеслась весть об огромной рати гномов, спустившейся с гор в боевых порядках. Узнали о том и Берен с Лучиэнь. Тогда же к ним прибыл гонец из Дориата и рассказал о случившемся. Берен взял с собой Диора и повел на север Зеленых Эльфов Оссирианда.
Сильно поредевшее войско гномов, возвращавшееся из Менегрота, возле Сарн Атрад неожиданно атаковали невидимые враги. Как раз когда гномы, пыхтя и отдуваясь под тяжестью награбленного в Дориате, поднимались по откосу на высокий берег реки, воздух вдруг наполнился пением эльфийских рогов, а потом свистом дротиков и стрел. Множество гномов полегло в этой первой схватке. Собственно, она была и последней. Те из гномов, кому удалось вырваться из засады, с трудом построились и, не принимая боя, поспешно отступили к горам. Их не преследовали. Казалось, опасность миновала. Но на пологих склонах горы Долмед гномов поджидала беда похуже копий и стрел. Против них ополчились Пастыри Деревьев и загнали в сумрачные леса Эред Линдон. Там и закончился поход гномов. Домой они не вернулись.
Сражение у Сарн Атрад стало последним боем Берена. Схватившись в поединке с государем Ногрода, Берен сразил его и вырвал Ожерелье. Однако, умирая, гном проклял все сокровища Дориата.
Берен с изумлением смотрел на Сильмарилл, который сам вынул из короны Моргота. Теперь Камень Феанора сиял среди жемчугов и самоцветов в роскошной золотой оправе, сработанной искусными руками гномов. На камне запеклась кровь. Берен смыл ее в водах реки. После окончания сражения всю добычу гномов бросили на дно. С этих пор река Аскар стала зваться Рафлориэль, Золотое Дно. Только Наугламир забрал Берен с собой, когда возвращался на Тол Гален.
Лучиэнь не обрадовал рассказ о победе над гномами. Однако Ожерелье она носила – так поется в песнях. Бессмертный Камень словно стер ненадолго границы между землями Валаров и Краем Победивших Смерть. Даже спустя много лет эта удивительная область славилась несравненным плодородием и какой-то нездешней красотой.
Диор, наследник Тингола, собрался покинуть Лантир Ламат. Он попрощался с Берегом и Лучиэнь и вместе с женой и детьми перебрался жить в Менегрот. Его приняли с радостью. Синдары немного успокоились после недавних утрат и под руководством Диора взялись отстраивать королевство заново, решив вернуть ему славу и блеск прежнего Дориата.
Как-то поздним вечером, в осеннюю непогодь, в ворота Менегрота постучали. К Королю требовал доступа правитель Зеленых Эльфов Оссирианда. Его провели в королевские покои. Он подал Диору ларец и тут же ушел. Откинув крышку, Диор долго смотрел на хорошо знакомое ему Ожерелье. Сей знак неоспоримо свидетельствовал, что Берен Эргамион и Лучиэнь Тинувиэль навсегда покинули мир и ушли навстречу судьбе путем, предназначенным Младшим Детям Илуватара.
Перед Диором сиял дивным светом Сильмарилл, вырванный его родителями из мрака Моргота, и грустью заволакивался взор Короля Дориата, когда он думал о кратком веке, выпавшем героям. Позже Мудрые говорили, что Камень Феанора приблизил их конец – озаренная Сильмариллом красота Лучиэнь была слишком яркой для земель Смертных. Диор благоговейно взял Наугламир и застегнул на шее. Когда предстал он перед своими подданными, по залам пронесся вздох восхищения, ибо перед ними в образе Короля Дориата стоял прекраснейший из Детей Единого, сын трех великих народов: Эльдаров, Аданов и Майа.
Слухи о том, что Дивный Камень снова сияет на груди Диора, наследника Тингола, мгновенно распространились по Белерианду. «Сильмарилл Феанора снова сияет в лесах Дориата», – шептались эльфы. Пробудилось задремавшее было Проклятье, лежавшее на Доме Феанора. Пока Наугламир носила Лучиэнь, никто не осмеливался ни в чем упрекнуть ее. Теперь же, прослышав о восстановлении Дориата и о гордом его правителе, семеро горемык, скитавшихся невесть где, снова собрались вместе и послали к Диору гонца, требуя вернуть их собственность. Ответа они не получили. Келегорм до тех пор подбивал братьев напасть на Дориат, пока они не согласились. И вот, среди зимы, они неожиданно ворвались в Менегрот. В его подземных залах эльфы второй раз гибли от рук эльфов. Диор сразил в поединке Келегорма, здесь же нашли конец и Карафин, и мрачный Карантир. Но и Диор с женой не избежали печальной участи. Жестокие слуги Келегорма бросили сыновей Короля умирать голодной смертью в зимнем лесу. Маэдрос, узнав об этом, потратил много времени на их поиски, но тщетно. Молчат и предания. В них ни слова не говорится о дальнейшей судьбе Элуреда и Элурина.
Дориат снова лежал в руинах, и теперь уже навсегда. Цели своей братья не достигли. Уцелевшие эльфы Дориата бежали, и с ними дочь Диора, Эльвинг. Им удалось спастись самим и спасти Сильмарилл. Спустя некоторое время они объявились на побережье, в Дельте Сириона.

Глава 23
ТУОР И ПАДЕНИЕ ГОНДОЛИНА

Cказано, что Хуор, брат Хурина, пал в Битве Бессчетных Слез. Зимой того же года у его жены Риан родился в глуши Митрима сын по имени Туор. Эльф Аннаэл из Серых Эльфов взял его на воспитание. Туору исполнилось шестнадцать лет, когда последние Серые Эльфы решили покинуть пещеры Андрофа и перебраться на юг, к Гаваням на Сирионе. Но орки и вастаки разгромили отряд, Туор попал в плен, а потом в рабство к Лограну, одному из вожаков вастаков Хитлума. Три года влачил он рабскую жизнь и наконец бежал, вернулся в пещеры Андрофа и жил там один, жестоко мстя обидчикам, да так успешно, что Логран посулил за его голову немалую награду.
Четыре года вел Туор жизнь одинокого разбойника или, лучше сказать, мстителя, но вот однажды Владыка Ульмо избрал его для выполнения важной миссии. По его велению Туор покинул убежище в Андрофе и отправился в долгий путь на запад. Он прошел через Дор Ломин и с трудом отыскал Врата Нолдоров, поставленные народом Тургона, жившим когда-то в Неврасте. Отсюда вел под горами длинный туннель, заканчивающийся в Ущелье Радуг, по дну его несся к близкому морю бурный поток.
Путь Туора не проследил никто. Ни орк, ни человек не донесли Темному Владыке об одиноком путнике.
И вот Туор пришел в Невраст. Здесь ему впервые открылось Великое Море и покорило его навсегда. Отныне волнующаяся стихия и древняя музыка вод властно влекли Туора в дали владений Ульмо. Около года прожил он один в Неврасте на побережье.
Тем временем на просторах Среднеземья пробил час Нарготронда.
Пришла осень. В один из дней Туор увидел в море семь огромных лебедей, неторопливо плывших на юг, и понял, что это – долгожданный знак Владыки Ульмо. Он пошел за ними вдоль берега. Под горой Тэрас его ждали пустынные и заброшенные покои Виниамара и обещанные Ульмо щит, меч и доспех. Это Тургон, уходя в Гондолин, выполнил волю Владыки Вод. Туор облачился и вышел к воде.
С Запада надвигалась великая буря. В громе и грохоте взметенных волн явился Туору сам Валар Ульмо и повелел отправиться в Гондолин. Дабы обезопасить Туора в пути, дал Ульмо своему вестнику магический плащ, отводящий глаза врагам.
А утром, когда стихла буря, Туор встретил на берегу изможденного, обессиленного эльфа. Это был Воронвэ, сын Аранвэ из Гондолина, единственный из моряков, посланных Тургоном на Запад, кому удалось спастись. Шторм разбил их корабль уже в виду берегов Виниамара, но волны вынесли на песок одного лишь Воронвэ. Туор рассказал о воле Владыки Вод и попросил помочь отыскать дорогу в Гондолин. Эльф, видя воина в нолдорском шлеме былых времен и слыша его необычную речь, не посмел отказать посланцу Валаров. Дальше они пошли вместе. Неподалеку от Сумеречных Гор их застала зима. В этом году она была особенно лютой, и путники медленно продвигались на восток, ища защиты от жестокого северного ветра у подножия гор. Так достигли они озера Ивринь. Больно было видеть это некогда чистейшее озеро, загубленное Глаурунгом. С берега Ивринь заметили они высокого человека в черном плаще и с черным мечом, торопливо шагавшего на север. Путник не обратил на них внимания, и они не стали окликать его, так и не узнав, кого повстречали.
Если бы не сила Ульмо, незримо питавшая в пути Туора и Воронвэ, не одолеть бы им этих заснеженных, скованных холодом лиг. Но с вышней помощью они достигли входа в Гондолин и, пройдя тайным подгорным туннелем, подошли к первым вратам, где повстречались с передовой заставой. Уставших путников вели по дну глубокого ущелья, потом дорога пошла вверх, они миновали семь врат и предстали перед Эктелионом, Стражем Гондолина. Туор сбросил плащ – древний нолдорский доспех и оружие из Виниамара убедили эльфов, что перед ними и впрямь посланник Ульмо. Отсюда Туор впервые окинул взглядом волшебную долину Тумладен, зеленым самоцветом лежащую в кольце гор, а за ней, на невысоком скалистом плато, раскинулся великий Гондолин, воспетый в песнях, прекраснейший из городов эльфов по эту сторону Моря.
По знаку Эктелиона на башнях запели трубы, и окрестные горы отозвались звонким эхом, а издали, с белых стен города, розовевших в лучах рассвета, донесся ответный сигнал.
Туор пересек Тумладен и вошел в ворота Гондолина. По широким лестницам его провели в королевские покои, украшенные изваяниями Дерев Валинора. Здесь предстал он перед Тургоном, сыном Финголфина, Верховным Правителем Нолдоров. Одесную Короля стоял его племянник Маэглин, одесную сидела дочь Идриль Келебриндель. Туор заговорил, и присутствующие не поверили глазам: Человек ли это из Смертных стоит перед троном и вещает голосом, подобающим Валару? Туор предостерег Тургона, напомнив, что Проклятье Мандоса, словно меч, занесено над головами Нолдоров; он говорил о том, что приходит конец их трудам на этой земле, он повелел именем Ульмо оставить этот прекрасный и могучий город и уходить на юг, к Морю.
Долго обдумывал Король Тургон слова Валара. Многое приходило ему на память, и прежде всего давний совет Ульмо, данный еще в Виниамаре: «Не позволяй делам рук своих занять слишком много места в твоем сердце. Помни: истинная надежда Нолдоров на Западе, и прихода ее надо ждать с Моря». Но с тех пор прошли годы. Слишком горд стал Король Тургон, а Гондолин, память о Тирионе, – слишком прекрасен. Верил Тургон, как никогда, в непобедимую мощь тайной твердыни, и даже слова Валара не могли поколебать его. После Битвы Слез народ Гондолина зарекся вмешиваться в людские, эльфийские или чьи бы то ни было дела за пределами своего королевства; возвращаться на Запад и подвергать себя опасностям долгого пути тоже никому не хотелось. Укрывшись за неприступными горами, эльфы Гондолина никого не пускали к себе, будь то даже простой странник или беглец, претерпевший от Врага и преследуемый орками. О делах Среднеземья вести приходили отрывочные и редкие, так что в конце концов народ Тургона потерял к ним интерес. Разведчики Моргота тщетно пытались отыскать подходы к Скрытому Королевству. О Гондолине многие слышали, но никто его не видел. На совете, созванном Тургоном, против Туора резко выступил Маэглин. Надо сказать, Король благожелательно выслушал племянника, ибо слова Маэглина были по сердцу самому Тургону. В конце концов Король решил поступить по-своему. Тургона смущало только одно. Он помнил, как еще там, за Морем, говорил Мандос о предательстве, от которого произойдут многие беды. Вот предательства Тургон боялся. Но ожидая его извне, Король приказал замуровать даже естественную тайную тропу под горами и успокоился. Больше никто не покидал Гондолина. Гонцы стали не нужны, ибо не получали отныне поручений – ни о войне, ни о мире. Изредка прилетал Торондор. Однажды он принес вести о падении Нарготронда, еще через несколько лет – о гибели Тингола, а потом – о смерти Диора и разрушении Дориата. Но Тургон оставался глух к знакам беды, без промаха поражавшей эльфов и людей. Он только поклялся никогда не оказывать поддержки сыновьям Феанора и усилил гарнизоны горных крепостей.
Туор остался в Гондолине, очарованный красотой города, глубиной познаний здешнего народа и благостью мирной жизни. Теперь это был на редкость сильный и крепкий, мужественный человек, глубоко овладевший знаниями Нолдоров. Вскоре обратилось к нему сердце Идриль, королевской дочери, и сам Туор полюбил ее. Маэглин и раньше не выказывал ему расположения, а теперь племянник Тургона, больше всего на свете желавший обладать единственной наследницей Короля Гондолина, смертельно возненавидел человека. Король, напротив, всячески привечал Туора, во-первых, как вестника Владыки Ульмо, а во-вторых, не забыл Король слов Хуора, сказанных на поле боя, когда Нолдоры Гондолина под прикрытием людей отступили в Битве Слез. Расположение Короля простиралось так далеко, что по прошествии семи лет Туору не отказали даже в руке единственной дочери. По этому поводу состоялся великий пир. Все славили жениха и невесту и только Маэглин с кучкой своих приспешников смотрел на молодых с нескрываемой злобой. Так был заключен второй союз между людьми и эльфами.
Пятьсот три года минуло со дня прихода Нолдоров на восток, и этой весной у Туора и Идриль родился сын Эарендил Эльфинит. Дивной красотой отличался Эарендил, лицо его сияло нездешним светом, красота и разум Эльдаров счастливо сочетались в нем с силой и твердостью Людей Начальной Эпохи. От отца он унаследовал страстную любовь к морю и умение слушать и понимать голос волн.
В радости и мире пребывал Гондолин. Никому не приходило в голову, что тайна Скрытого Королевства, невольно выданная Хурином, уже известна Морготу. Теперь Враг часто уносился мыслью к гористому краю между Анахом и истоками Сириона. Его разведчикам все еще не удавалось проникнуть туда из-за бдительности Горных Орлов, стерегущих перевалы в горах, и это мешало завершению планов Черного Властелина.
Идриль Келебриндель обладала чутким, вещим сердцем и потому ощущала приближение зла. Она сама, по своей воле, с несколькими преданными ей эльфами, начала прокладывать тайный путь на случай, если придется оставить город. Знали об этом очень немногие, особенно же Идриль следила, чтобы замысел не дошел до Маэглина.
Однажды (Эарендил был еще совсем маленьким) Маэглин пропал. Впрочем, на это никто не обратил внимания. Маэглин часто отлучался в горы. Хороший рудознатец искусный мастер по металлу, он много сил отдавал поиску новых месторождений, иногда забираясь очень далеко. Бывало, он даже пересекал установленные границы, а Король и не ведал о нарушении своего строжайшего запрета, так случилось и на этот раз, но иначе кончилось. Волей судьбы Маэглин попал в лапы оркам, и его тотчас доставили в Ангбанд. Нельзя сказать, чтобы племянник Короля отличался слабоволием или малодушием, но пытки сломили его дух, и он выкупил жизнь и свободу, выдав Морготу точное местоположение Гондолина и тайные подходы к нему. Вот это был подарок так подарок! На радостях Темный Владыка посулил Маэглину трон Гондолина и Идриль Келебриндель в придачу, если удастся захватить владения Тургона. Не последнюю роль в этом беспримерном предательстве сыграла ненависть Маэглина к Туору и страсть к Идриль. Моргот отправил своего пленника и будущего вассала домой, чтобы в Гондолине не заподозрили измены и чтобы Маэглин был наготове, когда придет время. Он вернулся как ни в чем не бывало и продолжал жить во дворце с улыбкой на губах и черной изменой в сердце. Идриль чувствовала, как сгущаются незримые тучи.
Когда Эарендилу исполнилось семь лет, Моргот двинул рать на Гондолин. Снова впереди шли барлоги, и волки, и драконы из выводка Глаурунга, подросшие, многочисленные, свирепые, как никогда. Войска пробирались наиболее сложным путем – через высочайшие северные горы, охранявшиеся зато намного слабее, чем другие места.
В ночь под ежегодный летний праздник множество эльфов стояло на стенах города, ожидая восхода солнца, чтобы по обычаю приветствовать его восторженным гимном. Наутро должен был начаться великий пир. Но вместо зари на востоке небо неожиданно начало багроветь на севере. Никто не успел ничего понять, а враг уже был под стенами города, оказавшегося в кольце осады.
Множество подвигов совершили воины Гондолина, являя примеры высокой доблести и отчаянной храбрости. Не отставал от них и Туор. В древней балладе «Падение Гондолина» рассказано об этом, а еще повествует она о поединке Эктелиона с Готмагом, предводителем Барлогов, и о том, как могучий воин погиб на глазах Короля, одолев своего соперника, и о том, как мужественно оборонял башню сам Король и как нашел кончину под ее развалинами.
Туор дрался отчаянно. Он видел, как Маэглин схватил его жену и сына, и бросился им на выручку. Туор настиг злодея на стенах и бился с ним, пока не сбросил вниз. Тело Маэглина, падая, трижды ударилось о скалистые выступы Амон Гвареф и рухнуло в огонь, бушевавший под стенами. Среди начавшегося пожара Туор и Идриль с трудом собрали немногих уцелевших защитников города и увели тайным туннелем, подготовленным Идриль. Никто не знал о нем, а тем более – военачальники Ангбанда. Они никак не предполагали, что беглецы, буде таковые найдутся, пойдут на север, по направлению к землям Врага. Дым пожаров, пар от исчезающих фонтанов и языки драконьего огня окутали долину Тумладен. Никто не заметил бегства Туора с товарищами, но им пришлось нелегко. Длинным и узким туннелем с трудом пробирались раненые, дети и женщины. И все же они вышли на свет и поднялись в горы по холодным, заснеженным перевалам. По самому труднопроходимому, недаром носившему имя Орлиного, вилась узкая тропа. Справа вздымались отвесные скалы, а слева зияла головокружительная бездна. Вот этим путем и пробирались беглецы, когда неожиданно попали в орочью засаду, возглавляемую Барлогом. Множество таких засад приказал расставить Моргот на подступах к Гондолину. Положение эльфов было отчаянным. Даже отвага и доблесть золотоволосого Глорфиндейла, вождя одного из Домов Гондолина, не спасли бы их, не приди на помощь орлы Торондора.
О поединке Глорфиндейла с Барлогом на узком скальном уступе сложено много песен. Оба нашли свою гибель в бездне. Но с неба спустились Орлы. Мощными когтями и гигантскими крыльями они разогнали злобно визжащих орков, многих убили, а прочих побросали в пропасть. Моргот, конечно, узнал о том, что из Гондолина кому-то удалось спастись, но значительно позже. А тогда, после окончания стычки, Торондор осторожно поднял из пропасти тело Глорфиндейла, и его предали земле. Над могилой воздвигли каменный курган, обложенный зеленым дерном. До самого изменения Мира здесь всегда цвели желтые цветы, и других поблизости не было.
Туор вывел остатки народа Гондолина в долину Сириона. Отсюда путь на юг был открыт. Но много сил пришлось затратить, пока беглецы достигли Ивового Края. Здесь стало легче. Воды реки еще не покинула сила Ульмо, она ощущалась и в воздухе приречной рав

После ухода Туора Эарендил Светлый стал правителем народа, расселившегося возле устья Сириона. Он взял в жены Прекрасную Эльвинг, у них появились дети эльфиниты – Элронд и Элрос. Но не было Эарендилу покоя. Короткие плаванья вдоль побережья не приносили облегчения. Душа рвалась в Море. Два страстных желания, две мечты томили его: с тех пор как уплыли и не вернулись Туор и Идриль, хотел Эарендил разыскать их, а еще мечтал найти в бескрайних просторах Последний Берег – Край Блаженных Валаров на Западе – и пробудить в сердцах Владык Мира сострадание к горестям Людей и Эльфов Среднеземья.
К этому времени Эарендил крепко подружился с Кирдэном Корабелом. Эльф жил на острове Балар с тех пор, как пали крепости Бритумбара и Эглареста. Он помог Эарендилу построить прекрасный корабль Вингилот, Цветок Морей, воспетый во многих песнях. Корабль был действительно красив: с золочеными веслами, с белыми крепкими шпангоутами, гнутыми из березы, росшей в нимбретильских лесах, с парусами цвета лунного серебра. «Баллада об Эарендиле» рассказывает о многих плаваньях Цветка Морей. Эарендил побывал на дальних островах, в землях, где не ступала нога ни человека, ни эльфа, видел и узнал много нового, но ни Туора, ни Идриль не нашел. Не удалось ему достичь и берегов Валинора: их по-прежнему надежно ограждали чары. Сумрак поднимался над волнами, встречные течения и противные ветра сносили корабль, и в тоске по Эльвинг повернул Эарендил к берегам Белерианда. Сердце подсказывало поспешить, сны предвещали недоброе. Теперь ветра, с которыми он еще недавно спорил, удивляясь их силе и постоянству, казались ему слабыми, а бег корабля по волнам недостаточно быстрым.
Когда Маэдрос прослышал о том, что Эльвинг живет в устье Сириона и по-прежнему владеет Сильмариллом, угрызения совести, мучавшие его после нападения на Дориат, сначала заставили сына Феанора сдержаться. Но шло время, неисполненная клятва мучила братьев и наконец властно собрала их вместе, выманив из лесных дебрей и с охотничьих троп. Они посовещались и отправили на юг послание, с одной стороны, заверяя народ Сириона в Дружеском расположении, а с другой – требуя возврата Сильмарилла. Но ни Эльвинг, ни народ Сириона не хотели расставаться с Камнем, который добыл Берен, носила Лучиэнь, а Диор спас ценой собственной жизни. Они не без оснований полагали, что благоденствие и мир, снизошедшие на их дома и корабли в этом спокойном краю, связаны с благотворным действием этого чудесного камня. Правитель Эарендил был в Море, и пока его народ гадал, как ответить на послание, разразилась последняя из величайших бед, порожденных пресловутой клятвой. В третий раз эльф поднял руку на эльфа.
Сыновья Феанора внезапно напали на беглецов из Дориата и Гондолина и учинили жестокую резню. Здесь, на юге, жили и бывшие подданные братьев, многие из них не стали ввязываться в сражение, а некоторые даже встали на защиту Эльвинг. Не было единства среди Эльдаров в те дни, многие колебались и не знали, какое решение принять. Маэдрос и Мэглор выиграли бой, но Амрод и Амрос пали. Корабли Кирдэна и Гил-Гэлада не успели вовремя прийти на помощь эльфам Сириона. Немногие уцелевшие поведали Верховному Правителю, что сыновья Эльвинг, Элронд и Элрос, захвачены в плен, а сама она бросилась в море с Сильмариллом на груди. Гил-Гэлад повернул корабли к Балару. С ним ушли оставшиеся в живых жители побережья.
Маэдрос и Мэглор опять упустили Камень. Однако он не пропал. Ульмо поднял Эльвинг из морских вод и дал ей облик огромной белой птицы. С сияющим на груди Сильмариллом летела она над волнами в поисках любимого мужа.
Эарендил сам стоял за штурвалом Вингилота, когда в ночном мраке пронеслась, словно падучая звезда, морская птица, озаренная дивным пламенем. В предании сказано, как ударилась птица о ванты и упала на палубу без признаков жизни. Эарендил поднял нежданную гостью и отнес в каюту, а сам вернулся на вахту. Каково же было его изумление, когда утром увидел он свою ненаглядную Эльвинг.
Долго горевали они о великих утратах. Поселения в устье Сириона погибли в огне, сыновья пропали. Хоть и говорили, что они в плену, мать и отец опасались за их жизнь. К счастью, напрасно. Мэглор не только сжалился над Элрондом и Элросом, но берег и лелеял их, а вскоре крепко привязался к эльфинитам, измученным древней клятвой сердцем.
Теперь Среднеземье стало мертво для Эарендила, возвращаться было незачем, и он снова повернул корабль в открытое море, только теперь рядом с ним на палубе стояла Эльвинг. Легкий обруч с Сильмариллом охватывал лоб Эарендила. Чем дальше уходил корабль на запад, тем ярче светился камень. Мудрые говорят, что именно его сила проложила путь Цветку Морей в заповедные воды, где бывали только корабли Тэлери. Эарендил миновал Зачарованные Острова, пересек Затененные Моря и вскоре ему открылся Тол Эрессеа, Одинокий Остров. Не задерживаясь у его берегов, Цветок Морей шел все вперед и вперед, и вот уже якорь падает на дно в заливе Эльдамар, и Тэлери в огромном изумлении смотрят на корабль с Востока и на капитана, во лбу у которого сияет великим светом легендарный Сильмарилл. Эарендил первым из Смертных ступил на Вечные Берега и, обратившись к жене и товарищам, сказал: «Заклинаю вас не сходить на берег, дабы не навлечь гнев Валаров. Пусть ради спасения двух народов опасность грозит только мне». И любящая Эльвинг ответила ему: «Тогда разойдутся наши пути навечно. Я не вынесу этого и, что бы ни случилось, пойду с тобой!» С этими словами она спрыгнула в пену прибоя и встала рядом с мужем. Как ни опасался Эарендил гнева Владык Запада, способного поразить любого пришельца из Среднеземья, переступившего рубежи Амана, делать было нечего. Они простились с товарищами, прошедшими с ними этот беспримерный путь и, как выяснилось позже, простились навсегда.
Эарендил сказал жене: «Жди меня здесь; видно, мне на роду написано доставить Владыкам весть с Востока, но я сделаю это один. Такова моя судьба». И пошел Эарендил по земле Благословенного Края, и дивился, сколь пуста и безмолвна она. Отважный моряк не мог знать, что, подобно Морготу и Унголианте много веков назад пришел он во дни великого праздника, когда весь эльфийский народ собрался в Валимаре, или сидит в покоях Манвэ на Таниквэтил, оставив лишь немногих дозорных на стенах Тириона. Они давно заметили Эарендила, ибо великий свет Сильмарилла предвещал его появление. Немедленно были отправлены гонцы в Валимар. Эарендил тем временем поднялся на зеленую вершину Туны, но и там было пусто. Тогда испугался он – уж не зло ли какое проникло в Благословенные Земли, опустошив их? Он бродил по улицам Тириона, не замечая, как его дорожные сапоги покрывает алмазная пыль и они начинают сиять, словно редкостная драгоценность. Он поднимался по широким белым лестницам, он кричал на всех известных ему языках людей и эльфов. Ответом по-прежнему была тишина. Отчаявшись, он уже собрался повернуть назад, к морю, но тут его остановил сильный мерный голос:
– Привет тебе, Эарендил! Привет прославленному мореходу, настойчиво искавшему то, что всегда приходит нежданным, взыскующему того, что приходит, когда уже нет надежды. Привет тебе, Хранитель Предвечного Света, благороднейший из Детей Земли, звезда во мраке, алмаз заката, утренний луч!
На вершине ближайшего холма стоял Эонвэ, глашатай Манвэ. Он пришел из Валимара и пригласил Эарендила последовать за ним и предстать перед Силами Арды. И моряк пришел в Валимар, чтобы никогда больше не вернуться на земли, населенные Людьми. Он говорил перед Валарами от имени Двух Народов и просил прощения для Нолдоров, жалости к их бедам и страданиям, милосердия к эльфам и людям и помощи в трудный час. И Валары вняли мольбе Эарендила.
Эльфы говорят, что, когда Эарендил вернулся к оставшейся на берегу Эльвинг, Владыка Мандос завел разговор о судьбе моряка.
– Может ли смертный, – вопросил Повелитель Душ, – ступить на берег Вечных Земель и продолжать жить, как другие из его племени?
Ульмо тут же ответил:
– Но ведь для этого и был рожден в мир этот удалец. Скажи-ка мне, славный Мандос, кем ты считаешь Эарендила – сыном ли Туора из человеческого Дома Хадора или сыном Идриль из эльфийского Дома Финвэ?
– Смертный или Нолдор – все равно, – ответил Мандос – Смертным не место здесь, а Нолдоры сами лишились права жить в Амане.
Спор прервал Владыка Манвэ.
– Над этой судьбой я властен, – сказал Повелитель Ветров. – Вот мое слово. Эарендил из любви к Двум Народам не остановился перед страхом нашего гнева. Да не падет он на него. И Эльвинг, жена его, из любви к своему суженому разделившая опасности плаванья в неизвестность, может не бояться злого рока. Но больше не жить им ни с людьми, ни с эльфами. Волей Единого даю Эарендилу, Эльвинг и их детям право выбора: с каким народом свяжут они свою жизнь и по каким законам, человеческим или эльфийским, воздается им.
Тем временем Эльвинг, видя, как долго нет мужа, совсем запечалилась. Страшно и одиноко было ей. В беспокойстве пошла она по берегу и дошла до Альквалондэ, где стояли прекрасные корабли Тэлери. Там встретили ее радушно и в изумлении слушали рассказ о Дориате и Гондолине, о печальной участи Белерианда. Жалость переполняла сердца Тэлери. Здесь, в окружении праведных Эльфов, и нашел ее Эарендил. Вскоре их снова призвали в Валимар, и там выслушали они волю Верховного Владыки.
Наклонился Эарендил к жене и тихо сказал:
– Выбирай ты. Я устал от мира и больше ничего не хочу.
Эльвинг выбрала удел Перворожденных. Эарендил согласился с этим выбором, хотя сердцем склонялся больше к судьбе рода человеческого.
По велению Валаров Эонвэ отправился на берег Амана и предложил товарищам Эарендила, в нетерпении ожидавшим вестей от капитана, пересесть в большую лодку, тут же подошедшую к борту корабля. Моряки спустились в нее; в тот же миг могучее дыхание Манвэ унесло ее прочь, и она растаяла на горизонте в той стороне, где вставало солнце. Цветок Морей ожидала другая участь. Валары освятили его, и там, за дальними пределами мира, миновав Врата Ночи, величаво вышел он в Океаны Небес.
Неземным совершенством радовали глаз очертания корабля. Чист и ярок, полон жемчужным светом, ждал он своего кормчего. И вот Эарендил Мореход поднялся на борт и встал у штурвала, весь в мерцающей драгоценной пыли дорог Амана. По-прежнему с Сильмариллом во лбу, отошел он от берегов Арды в первое звездное плаванье. Далеко водил капитан свой звездный корабль, даже в беззвездное Ничто прокладывал курс, но чаще всего видят Морехода утром или на позднем закате, когда возвращается он в Валинор из своих странствий за пределами Мира.
Теперь Эльвинг не сопровождала его. Она не любила холод и запредельное Ничто, предпочитая им зеленые долины Амана и ветра Манвэ, вольно овевающие моря и горы. Для нее выстроили на севере Амана прекрасную белую башню, туда часто наведывались морские птицы. Говорят, что со временем Эльвинг выучила язык птиц; ей помогло то, что когда-то и сама она носилась над морем в птичьем облике. Но птицы научили ее не только языку, они открыли ей тайну полета. Теперь, когда Эарендил возвращался из своих звездных странствий, она снова летела ему навстречу, как летела когда-то, спасенная из морских пучин Владыкой Ульмо. В это время самые зоркие эльфы с Одинокого Острова различают в небесах белую птицу, розовеющую в лучах закатного солнца, радостно стремящуюся ввысь, навстречу Цветку Морей, входящему в небеса Арды.
Когда корабль Эарендила уходил в первое небесное плаванье, когда он, яркий и сверкающий, поднялся над горизонтом, народы в далеком Среднеземье замерли в изумлении, а после дали ему имя Гил-Эстель, Звезда Надежды. И однажды вечером Маэдрос указал брату на новую яркую звезду и сказал:
– Посмотри, уж не наш ли Сильмарилл сияет нынче на Западе?
И ответил ему задумчиво Мэглор:
– Что ж, может и так. Если это истинно Сильмарилл, который на наших глазах поглотило море, значит, Валары не дали ему пропасть, и надо радоваться, потому что теперь он светит многим и не боится никаких напастей.
Эльфы смотрели на Гил-Эстель и чувствовали, как тает в сердце глухое отчаяние. А Моргота в Ангбанде одолевали сомнения.
Однако, как говорят, ничего плохого с Запада Темный Властелин не ждал. В великой гордыне полагал он себя победившим всех врагов, считая непреодолимой пропасть, разделившую Нолдоров и Владык Запада. Валаров он не боялся. Ведь их в Амане никто не трогал, думал он, значит, им дела нет до его восточных владений. Никогда он, безжалостный и холодный, не мог взять в толк, как это можно сострадать не себе, а другому. Вот Враг и благодушествовал, а Валары тем временем готовились к сражению. Под белые знамена встали Ваниары, народ Ингвэ и те из Нолдоров, кто никогда не покидал Валинора. Их вел Финарфин, сын Финвэ. Тэлери не захотели участвовать в войне. Они не забыли побоища в Лебяжьей Гавани и похищения кораблей. Если бы Эльвинг, дочь Диора и родня им, не просила, они и сейчас не дали бы оснащенные суда с экипажами, чтобы переправить войско Валинора на восток. А причалив к берегам Среднеземья, ни один из Тэлери не сошел на землю.
О походе Валаров на север Среднеземья не сохранилось почти никаких преданий. Песни складывали здешние эльфы, а их не было в рядах воинов Запада. Известно лишь, что когда рать Валинора пришла на Восток, от звуков труб вздрогнули небеса, в полях Белерианда засверкало невиданное оружие, а мерный шаг воинов Запада, молодых, прекрасных и грозных, заставил горы зазвенеть в ответ.
Эта битва получила название Войны Гнева. Неисчислимы были силы Врага, они заполнили всю пустыню Анфауглиф, но тщетным оказалось сопротивление. Немногие уцелевшие барлоги разбежались и попрятались в глухих подземельях, возле самых корней земли. Как сметает сухие листья налетевший вихрь, как пожирает огонь солому, так истаяли легионы орков в гневе Владык Запада. Немногие уцелели и только сотни лет спустя снова начали тревожить покой Среднеземья. Люди из Друзей Эльфов сражались на стороне Валаров. Вот когда им представился случай отомстить за Барагунда и Барахира, Галдора и Гундора, Хуора и Хурина и многих своих правителей. Но люди Улдора и другие, пришедшие в Среднеземье сравнительно недавно, держали сторону Врага, и эльфы никогда не забывали об этом.
Увидев, что мощь его рассеялась как дым, Враг так и не решился выйти на битву сам. Долго готовил он последнюю отчаянную атаку, и вот из подземелий Ангбанда вырвалась огромная стая крылатых драконов, еще не виданных в Среднеземье. Их появление сопровождалось страшным подземным грохотом, громом, молниями и валом бушующего огня. Натиск драконов был столь стремителен, а мощь так велика, что даже войска Валаров дрогнули. Но с небес, весь в белом пламени сошел Эарендил Мореход, а вслед за Цветком Морей неслась неисчислимая лавина птиц, ведомых Торондором. Целый день и всю ночь продолжалось сражение в воздухе. На заре Эарендил сразил Черного Анкалагона, вожака драконов, и швырнул его вниз, на башни Тангородрима, разбив их в прах. Встало солнце, и теперь победа была близка. Первые лучи осветили развалины Ангбанда, трупы драконов, развороченные рудники Моргота. Самые могучие из Валаров спустились в глубины Земли. Там, загнанный в самое дальнее подземелье, стоял беспомощный Моргот и, дрожа, как последний трус, молил о пощаде. Силы оставили его, и он рухнул к ногам Валаров. Тогда принесли древнюю цепь Ангинор, хорошо знакомую Врагу, и сковали его, притянув голову к коленям. Железную корону нахлобучили на Врага, как хомут, а два оставшихся Сильмарилла, ничуть не померкшие от долгого пребывания в логове Зла, вынули и отдали на сохранение Эонвэ.
Вот и настал конец Черной Власти Севера. Царство Зла обратилось в Ничто. Рабы вышли на свет, который уже не чаяли увидеть. Глазам их предстал незнакомый мир. Столь яростным было последнее сражение, что северо-запад Среднеземья оказался растерзан в куски. Сквозь множество глубочайших трещин хлынуло море; реки вышли из берегов и с шумом и грохотом скитались по равнинам, ища новых путей, долины вздыбились вверх, а горы вдавились в тело Земли. Великой реки Сириона не стало вообще.
Эонвэ, глашатай Владыки Манвэ, призвал Эльфов Белерианда покинуть Среднеземье. Только Мэглор и Маэдрос не откликнулись на его призыв. Как бы ни устали они от своего проклятого долга, какой бы ненавистной ни казалась им теперь древняя клятва, – никто ведь не отменял ее. И вот стали они думать, как вернуть Сильмариллы. В отчаянии они приготовились сражаться со всем воинством Валаров, даже со всем миром, и отправили Эонвэ послание, смиренно прося вернуть Камни, созданные их отцом и украденные Морготом.
В ответе Эонвэ сказано было, что утратили братья свои права. Ослепленные клятвой, безжалостные и немилосердные, творили они злые дела, и худшее из них – убийство Диора и нападение на мирные Гавани. Лишились они права владеть Первородным Светом; теперь Сильмариллы вернутся в Аман, туда, где были созданы. Эонвэ предложил Маэдросу и Мэглору последовать за ними в Валинор и смиренно ждать суда Валаров. Только Владыкам Арды подчиняется теперь Эонвэ, Хранитель Камней.
Мэглор прочел ответ, вздохнул тяжело и решил покориться высшей воле. Он сказал брату:
– Ведь в клятве ничего не говорилось о времени. Может, придут еще другие, благоприятные годы, может, в Благословенном Краю все забудется и простится, и мы наконец получим свои камни миром. Но Маэдрос ответил на это:
– А если мы покорно вернемся, а благосклонности Валаров не найдем, что тогда? Клятва-то останется, а ведь надежды на ее выполнение уже не будет. Не станешь же ты затевать войну в Амане? Это – сущее безумие!
– Но ведь сам Манвэ и Варда тоже считают клятву невыполнимой! – горько воскликнул Мэглор. – А мы призывали их в свидетели! Не значит ли это, что можно не выполнять ее?
– Услышит ли нас Илуватар за Кругами Мира? – вздохнул Маэдрос. – Ведь мы, безумные, клялись Его Именем и сами призывали на свою голову Вековечную Тьму, если не сдержим слова. Нет, брат, никто не освободит нас от нашей клятвы.
– Значит, все равно не миновать нам Вечной Тьмы, – отозвался Мэглор, – исполним мы данное слово или нарушим его. Но лучше бы – не исполнять. Это – только наша беда, а так хоть зла в мире будет поменьше.
В конце концов Маэдрос все же убедил брата, что у них нет другого пути, кроме как идти до последнего. Решившись, они стали думать, как овладеть камнями. Глубокой ночью, изменив облик, пробрались они в лагерь Эонвэ, убили стражей и захватили Сильмариллы. Но тут поднялась тревога, и братьям пришлось готовиться к самому безнадежному из своих сражений. Но Эонвэ неожиданно приказал отпустить сыновей Феанора. Расступились ряды воинов; братья бросились бежать, унося каждый по священному Камню, так говорили они: «Один Камень уже не вернуть. Осталось только два, но ведь и нас осталось только двое. Сама Судьба поделила наследство отца».
Сильмарилл нестерпимо жег руку Маэдроса. Понял он тогда слова Эонвэ. Не было у него больше права владеть Камнем. Напрасна была клятва и тщетны все попытки исполнить ее. Тогда в отчаянии бросился он в одну из новых трещин земли, полную огня, и Сильмарилл, что был зажат в его руке, ушел в земное лоно.
Говорят, что и Мэглор не вынес этой муки. Обезумев от боли, швырнул он Сильмарилл в Море. Века прошли, а он все бродил по берегу в тоске и отчаянии и пел, ведь слыл он одним из лучших певцов Среднеземья. К эльфам он не вернулся. Вот так и упокоились Сильмариллы: один – в вышине небес, другой – в недрах земли, третий – в морской пучине.
В те дни побережье Среднеземья напоминало большую судоверфь. Строились корабли и один за другим уходили на Запад. Эльдары навсегда покидали край, где пережили столько горя и бедствий. Ваниары со славой вернулись в Валинор, но радость победы отдавала горечью. Свет Священных Дерев, заключенный в камнях Феанора, стал отныне недосягаем. Никогда уже не соединиться камням вместе, разве только – в другом, измененном мире...
Уйдя за Море, Эльфы Белерианда поселились на Одиноком Острове, берега которого равно обращены и на восток, и на запад. Отсюда они могли приходить даже в Валинор. Прощение Валаров и расположение Манвэ вернулось к ним. Тэлери простили древнюю обиду, а проклятье предали забвению.
Но Среднеземье покинули не все. Кирдэн Корабел по-прежнему жил на побережье. Галадриэль, единственная из тех, кто вел Нолдоров в изгнание, осталась вместе с мужем Келеберном. Верховный Правитель Нолдоров Гил-Гэлад и с ним эльфинит Элронд, выбравший по милости Манвэ эльфийский удел, и Элрос, его брат, избравший людскую долю, тоже остались здесь. От братьев протянулась к людям ветвь Перворожденных и Майя, бывших до сотворения Арды. Ведь их матерью была Эльвинг, дочь Диора, внучка Лучиэнь, правнучка Тингола и Майя Мелиан. По отцу они были прямыми потомками Идриль Келебриндель, дочери Тургона, Правителя Гондолина.
Моргота Валары вышвырнули через Врата Ночи за Стены Мира, в Безвременное Ничто. У Врат навечно поставлен страж, а в просторах небес несет дозор Эарендил Мореход. Но семя лжи, посеянное Мелькором, проклятым и ненавистным Морготом Бауглиром, семя ужаса и ненависти в сердцах людей и эльфов теперь уже не уничтожить. Оно прорастает снова и снова и еще принесет плоды в грядущие времена.
На этом кончается «КВЭНТА СИЛЬМАРИЛЛИОН». Начавшись с высокого и прекрасного, повествование наше уходило все дальше к мраку и разрушению, но такова уж судьба Арды, искаженная во Дни Творения музыкой Мелькора. Возможно, придут времена, и кривое удастся выпрямить, может, быть, Манвэ и Варда знают, когда это будет. Но они молчат. И Мандос не отверзает уст, чтобы возвестить грядущее.

По словам Эльдаров, люди появились, когда Мир был затемнен Морготом, и с первых дней оказались под влиянием Врага. Множество его слуг смущали людей ложью и угрозами, склоняли ко злу. Неудивительно, что люди прониклись ко Тьме боязливым почтением. Однако нашлись и такие, кто решительно отверг злобные козни, оставил восточные земли и отправился в долгий путь на запад. Подвигли их на нелегкое путешествие слухи о том, что Запад свободен от Тьмы, что там – Свет, над которым не властен Темный Владыка. Таких слуги Врага ненавидели лютой ненавистью. Немало трудностей пришлось преодолеть людям на пути к Морю, и все-таки они пришли в Белерианд и попали как раз к тому времени, когда там шла война за Сильмариллы. Люди стали на сторону Эльдаров и совершили немало подвигов, сражаясь вместе с ними.
Из рода Аданов, первых людей в Белерианде, происходил Эарендил Светлый В «Балладе об Эарендиле» рассказано, как в конце войны, когда победа Моргота казалась несомненной, Эарендил построил корабль Вингилот и ушел в море на поиски Благословенного Края, чтобы просить Валаров о помощи от имени двух народов. В памяти людей и Эльдаров он остался под именем Эарендила Благословенного, потому что поиски его увенчались успехом и в Среднеземье пришли Владыки Запада. Однако сам Эарендил никогда уже не возвращался к родным берегам.
В Великой Битве Моргот был побежден, а Тангородрим, его оплот – разрушен. Из людского племени только Аданы сражались на стороне Валаров; прочие приняли сторону Моргота. После победы Сил Запада уцелевшие приспешники Врага бежали на восток, где по-прежнему обитало немало их соплеменников. Дикими ордами бродили они по унылым, бесплодным землям, не ведая ни закона, ни света истины, одинаково отвергая служение и Морготу, и Валарам. Не удивительно, что вернувшиеся с полей сражений Люди Моргота быстро сумели запугать местных дикарей и захватить власть над ними. Валары дважды не предлагают своего покровительства. Они предоставили людей Среднеземья самим себе. Люди выбрали правителей из друзей Моргота и жили с тех пор во тьме, окруженные исчадиями Темного Владыки: чудищами, демонами, драконами, грязными орками, не зная счастья, не зная даже, что можно жить иначе.
Но вот Манвэ волей Илуватара изгнал Моргота за пределы мира в Великое Ничто, и покуда правят Владыки Арды, не будет ему здесь ни сущности, ни формы. Однако злые семена, посаженные им, продолжали давать обильные всходы в сердцах, обращавшихся ко злу. В мире оставалась воля Темного Властелина и понуждала его слуг противоборствовать воле Валаров. Силы Арды знали об этом. Поэтому после изгнания Врага собрали они Совет и решали на нем судьбу грядущих эпох. Валары призвали Эльдаров вернуться на Запад. Многие вняли этому призыву и переселились на остров Эрессеа. Там, в гавани Авалон, встал город, увенчанный высокой прекрасной башней – это маяк и знак скитающимся по морским просторам, что они достигли Бессмертных Земель. Отсюда уже недалеко до Валинора.
Не остались без внимания и Аданы. К ним пришел Эонвэ и передал знания, которых не имел ни один народ Смертных. Мудрость, сила и долгая жизнь стали их достоянием на земле, созданной Валарами. Далека она от Среднеземья, далека и от Валинора, но все же ближе к Благословенному Краю. Из пучины Великих Вод поднял эту землю Оссэ, Аулэ придал ей форму, а Йаванна украсила с любовью и тщанием. Эльдары одарили новый край цветами и фонтанами с Тол Эрессеа. Сами Валары назвали новые владения людей Андор, Дареная Земля. Звезда Эарендила ярко сверкала на западе, указывая путь к Андору через море. Удивлялись Аданы яркому серебряному свету этого Небесного Огня. Многие дни он вел их корабли по спокойному морю, а Валары дарили парусам попутный ветер и ясную погоду. В сверканий брызг, взбивая белейшую пену, гордые форштевни день за днем, лига за лигой неслись словно по живому, волнующемуся зеркалу. Свет путеводной звезды не терялся даже в солнечном блеске, а ночами казалось, что на небе царит только Эарендил, ибо никакая другая звезда не могла соперничать с ним в ровном, сильном сиянии. И этот свет привел Аданов к уготованной земле, прекрасной и плодородной. Они назвали новую родину Эленна, Земля-под-Звездой. Известно было и другое ее имя – Анадунэ, Западный Край, а на высоком языке Эльдаров – Нуменор.
Таким было начало народа, получившего у эльфов имя Дунаданов, Людей Нуменора, благороднейших среди людской расы. Однако и для них смертная участь, уготованная Илуватаром всем Аданам, оставалась законом, хотя жили Дунаданы долго и, подобно эльфам, не знали болезней и немощей старости, пока и на их земли не пала Тень.
Блеск и слава Нуменора все росли, и скоро уже невозможно было отличить высоких, ясноглазых нуменорцев от Перворожденных, но их было мало. Дети, рождавшиеся в Нуменоре, превосходили родителей умом и статью, но слишком редко случалось это радостное событие...
Во времена расцвета столица Нуменора, Андуниэ, находилась на западном побережье. В центре острова, размером больше напоминавшего материк, возвышалась одинокая гора Менельтарма, Столп Небес; там, на вершине, находилось святилище Эру Илуватара, открытое всем ветрам, главное и единственное во всем Нуменоре. Подножие горы занимал некрополь нуменорских королей, а рядом раскинулся прекрасный город Арменелос с цитаделью, построенной Элросом, сыном Эарендила. Именно его Валары избрали первым Королем Дунаданов.
Элрос с братом Элрондом наследовали не только трем Домам Аданов, их род через Идриль из Гондолина восходил к Эльдарам, а через Лучиэнь – к Майа. Людям не уйти от смерти, дара Единого, но эльфиниты вольны сами выбирать свою судьбу, и вот Элронд избрал участь Перворожденных, а Элрос предпочел стать Королем Людей. Он жил долго, очень долго, и весь род дунаданских королей и правителей отличался долголетием даже по меркам Нуменора. Пятьсот лет прожил Элрос, а правил – четыреста и еще десять.
Годы шли. Среднеземье приходило в упадок. Забыты были древние знания, забыт был Свет. Дунаданы под рукой Валаров, в дружбе с Эльдарами, напротив, крепли душой и телом. Помимо собственного языка владели они эльфийским и свободно общались с Эльдарами Эрессеа и Западного Среднеземья. Были среди людей и такие, кто знал Высокое Наречие Благословенного Края, а ведь именно на этом языке слагались песни и предания от начала мира. Дунаданы обрели письменность, и вскоре появились свитки и книги, хранящие удивительные и ценнейшие записи со времен расцвета королевства. Теперь все это давно забыто. А в те годы Дунаданы непременно носили два имени – нуменорское и эльфийское, на двух языках именовались их города и цветущие селения и в Нуменоре, и на берегах Здешних Земель.
Мастерство Дунаданов достигло необыкновенных высот. Им ничего не стоило пойти войной на злых королей Среднеземья и одолеть их, но Нуменор желал мира. Превыше всего ценили здешние люди искусство кораблестроения, и не было им равных в познании тайн моря. С тех пор как мир стал меньше, таких мореходов уже нет. Отважно пускались они в дальние странствия по необозримым морским просторам на поиски знаний и приключений. Один лишь румб запретили им Владыки Запада, тот что вел к берегам Благословенного Края. В Нуменоре не понимали причины подобного запрета, а крылась она в том, что Манвэ не хотел соблазнять Дунаданов бессмертием Валаров и Эльдаров, живущих на вечных берегах.
В те времена Валинор еще пребывал в этом мире. Валары обитали на землях, место которых можно было указать. Благословенный Край словно напоминал о той Арде, которой стала бы Земля, если бы тень Моргота не накрыла мир. В Нуменоре знали об этом; иногда, когда воздух был особенно чист, а солнце стояло на востоке, далеко-далеко за морем можно было различить сияющий белый город. Прекрасным зрением обладали нуменорцы, но только самым зорким удавалось видеть его стены и башни, да и то лишь с вершины Менельтармы или с мачты корабля, зашедшего на запад так далеко, как только дозволялось людям. Запрет Владык Запада не смел нарушить никто. О том, что видение на горизонте – совсем не Благословенный Край, а только Авалон, гавань Эльдаров на Одиноком Острове, знали лишь мудрейшие.
Изредка с моря на удивительных кораблях без весел, больше всего похожих на огромных белых птиц, приходили в Нуменор Перворожденные. Они всегда привозили подарки: то певчих птиц, то редкостные благоухающие цветы, то целебные травы. Однажды привезли они саженец Белого Дерева, выросший из семени Галактилиона. Некогда Йаванна подарила Эльдарам Благословенного Края это подобие Телпериона, и теперь деревце посадили во дворе короля в Ар-менелосе и назвали Нимлот. Оно прекрасно прижилось и скоро уже цвело, наполняя сумерки дивным ароматом.
Нуменорские корабли свободно бороздили моря от северной ночи до южной через жаркий срединный пояс, ходили и далеко на восток, забираясь во внутренние моря Среднеземья, достигая самых Утренних Ворот Мира. Случалось Дунаданам высаживаться на берегах Покинутых Земель. Ничего, кроме жалости, не вызывало у них запустение, царившее в Среднеземье. Шли Темные Годы Людей. Оставшиеся под Тенью стали слабыми и боязливыми. Они со страхом взирали на высоких и красивых пришельцев, но все же сумели перенять у них кое-что. Нуменорцы дали им хлеб и виноградную лозу, научили земледелию, показали, как обрабатывать дерево и камень и как вообще подобает жить в мире, где жизнь коротка и радости в ней не так уж много.
Постепенно люди обретали уверенность, обживали дремучие дебри западных побережий и сумели сбросить иго приспешников Моргота, стряхнули темное оцепенение и взялись за работу. Начал забываться и страх перед темнотой. Когда ушли Высокие Морские Люди, они вспоминали о них с благоговением, называли богами и ждали их возвращения. Но нуменорцы не собирались возвращаться. Они ходили морскими дорогами и часто с тоской обращали взор к запретному Западу.
Годы шли, и тоска переросла в страстное желание достичь Вечного Города, зыбким видением возникавшего иногда на горизонте, избавиться от смертного удела и наслаждаться радостями жизни, не думая о конце. И чем сильнее и величественнее становился Нуменор, тем более снедала его жителей забота о бессмертии. Да, Валары даровали Дунаданам долгий век, но к старости приходила усталость и они умирали, даже короли, даже потомки Эарендила, и долгая их жизнь все равно казалась короткой в глазах Эльдаров. И возникла Тень... Может быть, это была тень воли Моргота, следы которой еще ощущались в мире... Среди нуменорцев родилось недовольство. Сначала оно поселилось в сердцах и не выказывало себя, но скоро уже многие открыто роптали на судьбу, положившую предел их жизни, а еще более – на запрет, наложенный Валарами, навсегда закрывший пути на Запад.
То и дело можно было слышать: «С какой это стати Владыки Запада пребывают в вечности, а мы должны умирать, оставляя свои дома, родных и близких, все, что сделано нами, и уходить неведомо куда? Вот ведь Эльдары не умирают, даже те, кто в свое время пошел против воли Владык! Мы прошли все моря, нам подвластны морские дали, так почему же нам нельзя придти в Авалон и встретиться с друзьями?»
А некоторые добавляли: «Да что там Авалон? Почему бы не пойти прямо в Аман, не посмотреть как живут блаженные Валары и самим не пожить так хоть денек? Чего нам бояться? Разве мы не самый могущественный из народов Арды?»
Эльдары сообщили об этих настроениях Валарам. Опечалился Манвэ. Он видел, как среди ясного дня Нуменора собирается гроза, и послал вестников. Они пришли и говорили с Королем и со всеми, желавшими слушать, объясняя устройство Мира.
– Судьба Мира в руках Единого, – доказывали они. – Мир сотворен Им и никто, кроме Него, не властен изменить предначертанное. Даже если пренебрежете вы запретом и, миновав все препятствия, доберетесь до Благословенных Берегов, – что вам в том? Не Аман дарит бессмертие и блаженство, а Бессмертные, живущие там, наполняют земли Амана святостью. Не найти вам на тех берегах вечной жизни, наоборот, только быстрее состаритесь, сгорите, как мотыльки в сильном пламени.
– А разве не остался жить вечно Эарендил, мой предок? – возразил Король. – Или, может быть, он не бывал в Амане?
– Высока судьба Эарендила, – отвечали ему. – Да, причислен твой предок к Перворожденным и бессмертен теперь, но никогда уже не вернется он в мир Смертных. Ты, король, и народ твой сотворены Илуватаром, вы – Пришедшие Следом и у вас своя, смертная участь. А вы хотите пользоваться дарами и тех и других: свободно плавать в Аман, а когда надоест – возвращаться по домам. Не бывать этому. Валары не могут забрать то, что вручено вам Илуватаром. Вы толкуете об Эльдарах: вот, дескать, даже непокорные не понесли наказание и продолжают оставаться бессмертными. Но для Эльдаров вечная жизнь – не награда и не наказание, это их сущность. Им никуда не уйти из этого мира, пока он есть – есть и они. Кое-кто из вас говорит, что Смерть – наказание за непокорность людей, в коей вы неповинны. Но Смерть никогда не была наказанием. В ней ваша свобода от оков этого мира, возможность покинуть его по зову надежды или от усталости. Так кто же кому должен завидовать? Но нуменорцы отвечали:
– Как же не завидовать нам Валарам? Да и не только им, а даже последнему из Бессмертных? Вы хотите, чтобы мы верили и надеялись, а мы даже не знаем, что нас ждет впереди. Мы тоже любим Землю и не хотим терять ее.
– Валары тоже не знают, что уготовано вам Илуватаром, – втолковывали вестники. – И не все грядущее открыто им. Но подлинно, что дом ваш не здесь, не в Амане и не где-нибудь на Кругах Мира. Куда уходят люди – ведомо лишь Единому. Дар остается Даром. Только страх, только Тьма Моргота превратила его в наказание. Эта Тьма повинна в гордыне и своеволии человеческих. И если подняли вы голос против предначертанного, то мы вправе думать – не вернулась ли в мир Тень Моргота, поселившись в ваших сердцах? Никто не забыл, как доблестно сражались вы с той, прежней Тьмой на полях Среднеземья. Поэтому вы – Дунаданы, достойнейшие из людей этого мира. Тем паче говорим мы вам: берегитесь! Валары предупреждают: восстать против воли Эру – значит отказаться от истины и потерять свободу, дарованную Единым. Не лучше ли верить, что всякое ваше желание исполнится в конце всего, а если родилась в вас любовь к землям Арды – то не случайно, ибо ничто не случайно в Его творении. Но это не значит, что цель Предвечного должна быть ясна и понятна уже сейчас. Может быть, немало веков пройдет, немало поколений людей сменится в мире, пока она будет явлена вам, именно вам, а не Эльдарам, и даже не Валарам.
Так говорили посланцы Амана во дни Тар-Кириатана, Корабельного Мастера, и сына его Тар-Атанамира. Эти гордые, но корыстные и склонные к обогащению правители обложили людей Среднеземья данью и стремились больше брать, чем давать. Вот к Тар-Атанамиру, тринадцатому королю Нуменора, и приходили вестники Амана. Без малого две тысячи лет насчитывало к этому времени нуменорское королевство, пребывая в зените славы и могущества. Не внял король благим советам. Он хотел бессмертия сейчас, себе, а не когда-нибудь потом своим правнукам. Изо всех сил цеплялся тринадцатый король за жизнь, утратившую для него всякую радость. Он стал первым, не пожелавшим уйти добровольно перед закатом дней, передав Скипетр наследнику. И хоть жил он долго, но правил до полного старческого бессилия и умер, совсем потеряв рассудок.
Ему наследовал Тар-Анкалимон. Пример отца не образумил короля, и он пошел по его стопам. При нем произошел в народе раскол. Большая часть, составившая королевскую партию, гордая и самодовольная, все дальше отходила от праведности, завещанной Валарами и Эльдарами. Меньшинство из Друзей Эльфов, не нарушая верности королевскому дому, стремилось сохранить хорошие отношения с эльфами. Они внимательно выслушали посланцев Валаров и вняли советам. Но даже они, называвшие себя Верными, не могли совсем отбросить мысли о Смерти.
Да, счастье и беззаботность покинули Нуменор, но словно в уплату за них росло его могущество и великолепие. Мудрость и накопленные знания не исчезли, а что до Владык Запада – так хоть и не любили их в народе, но гнева их боялись по-прежнему. Открыто нарушить запрет не отважился никто. На восток продолжали уходить корабли, на западе морские дали не оживлял ни один парус. Страх смерти все глубже закрадывался в сердца, постепенно перестраивая всю жизнь Нуменора. Так начали Дунаданы строить для умерших огромные усыпальницы, а их ученые трудились днем и ночью, надеясь отыскать секрет жизни или хотя бы научиться продлевать человеческий век. Однако успехов на этом пути не обрели. Тайна жизни не давалась в руки, зато в смерти они преуспели, победив тление и научившись сохранять тела умерших в целости и сохранности сколь угодно долго. Скоро всю страну заполнили молчаливые склепы, еще острее заставившие ощутить бренность бытия. Это не могло не привести к падению нравов. Народ все глубже втягивался в разгульный образ жизни, громкими пирами, поиском новых наслаждений, богатства и славы отгоняя навязчивую мысль о неумолимом роке. После Тар-Анкалимона святилище Эру стало приходить в запустение. Никто не приносил на вершину Менельтармы первых плодов, чтобы возложить на алтарь, а вскоре его и вовсе перестали посещать.
Примерно в то же время нуменорцы начали обживать западные берега Среднеземья. Собственная страна стала казаться старой и слишком маленькой, ни покоя, ни удовлетворения бесконечные некрополи не приносили. Раз уж дорога на Запад оказалась закрыта, можно было легко достичь власти и богатства в Покинутых Землях. Быстро поднимались по берегам бывшей родины гордые могучие крепости с большими гарнизонами и хорошо оборудованными гаванями, способными принимать множество судов. В далеком прошлом остались учителя и старшие братья, какими впервые пришли в Среднеземье Дунаданы, теперь это были алчные и жестокие правители, сборщики дани, хозяева полей и лесов. Огромные корабли возвращались из Среднеземья тяжело груженными, короли и знать купались в золоте и жили в нескончаемых пирах.
Верные сторонились всего этого. Теперь они единственные отправлялись на север, во владения Гил-Гэлада, чтобы помочь в борьбе с Сауроном или просто повидать друзей-эльфов. В устье Великого Андуина выстроили Верные свою гавань – Пеларгир. Люди короля не бывали здесь, их владения располагались намного южнее.
В эту эпоху в Среднеземье снова начал поднимать голову Саурон. Зло неизбывно составляло всю его сущность, он прошел хорошую выучку у Моргота и теперь постепенно обретал силу. Начал он с того, что во времена Тар-Минастира, одиннадцатого короля Нуменора, укрепил земли Мордора, воздвигнув могучую крепость Барад Дур, оплот в последующей борьбе за власть в Среднеземье. Царь над царями и бог для людей – вот к чему стремился бывший слуга Моргота. У Саурона хватало причин ненавидеть нуменорцев. Он помнил подвиги их предков, не забыл давних союзов с эльфами и Валарами, и уж тем паче не мог забыть помощи, оказанной Тар-Минастиром Гил-Гэладу, когда вспыхнула война за Кольцо Всевластья между ним и эльфами Эриадора. Теперь, при виде растущего могущества нуменорских королей, Саурон стал их ненавидеть еще сильней из страха, как бы пришельцы не вторглись в его владения на востоке. Однако бросить открытый вызов Владыкам Моря злодей пока не осмеливался и убрался от побережий в глубь материка.
Коварство Саурона было безмерно. Говорят, что с помощью своих Девяти Колец он заманил в ловушку даже трех могучих правителей из Нуменора. Скоро Улары, Кольценосные Призраки, полностью овладели своим грозным оружием – слепым ужасом, вот тогда-то и решился Саурон напасть на приморские крепости нуменорцев.
А над самим Нуменором продолжала сгущаться Тень. Короче становилась жизнь королей из Дома Элроса, все дальше отступавших от заветов Благословенного Края, но лишь сильнее ожесточались сердца нуменорских владык против блаженных Валаров. Дошло до того, что двадцатый король, приняв королевский Скипетр, запретил употреблять эльфийский язык и принял имя Адунакор – Владыка Запада. Правда, в Свиток Королей имя его, Эрунумен, все же было вписано на Высоком Наречии эльфов – этот древний обычай пока не осмеливались нарушать. Верные восприняли это, как дурной знак. Имя Адунакор подобало лишь Валарам, и теперь благоговение перед Силами Арды и верность королевскому дому не на шутку соперничали в сердцах Друзей Эльфов. Но впереди их ждало еще горшее. В лице двадцать второго короля Ар-Гимилзора они обрели кровного врага и жестокого гонителя. При нем начало чахнуть заброшенное Белое Дерево, а запрет на эльфийский язык приобрел силу закона, за нарушение которого полагались жестокие кары. Король начал притеснять тех, кто еще встречал приходящие изредка с Одинокого Острова эльфийские корабли.
Верные жили на западе Нуменора. Ар-Гимилзор насильно переселил их на восток, чтобы легче было присматривать за смутьянами. Поэтому в более поздние времена основные поселения Верных сосредоточились возле гавани Роменна. Оттуда уходили на север Среднеземья их корабли, поддерживая связь с Эльдарами Гил-Гэлада. Короли знали об этом, но не придавали значения, потому что Друзья Эльфов уходили и не возвращались, а именно этого и добивались правители Нуменора, стремясь оборвать всякие отношения с Эльдарами Эрессеи и тем самым скрыть свои дела и замыслы от Владык Запада. Конечно, это была детская затея. Манвэ ведомы были все безобразия, творимые правителями Нуменора. Валары давно гневались на его королей и сами прекратили любые попытки наставить их на путь истинный. А вскоре перестали приходить корабли с закатных румбов и гавани Андуниэ опустели.
После королевского дома наибольшим почетом в Нуменоре пользовались князья Андуниэ, ведущие свой род от Сильмариэнь, дочери четвертого короля Тар-Элендила. Они были верными вассалами короля и всегда входили в Совет Скипетра. Но, видно, из-за того, что раньше им приходилось чаще других общаться в своих гаванях с эльфами, сохранилось в них почтение к Валарам и Перворожденным, а когда пришла и стала разрастаться Тень, они поддерживали Верных и помогали, чем могли. Конечно, делать это приходилось в тайне, зато на Советах мудрые речи князей Андуниэ долго не давали сердцам правителей окончательно проникнуться черной злобой.
В преданиях упоминается имя княжны Инзильбет, чья редкостная красота воспета не в одной песне. Она была дочерью Линдориэ, сестры князя Эарендура, правившего во дни Ар-Сакалтора, отца Ар-Гимилзора. Не по своей воле Инзильбет стала женой короля Ар-Гимилзора, потому что в душе считала себя Верной, переняв веру от матери. Росла гордость нуменоросих королей, они терпеть не могли, чтобы им перечили, и потому особой любви между королем и королевой не было и быть не могло. Сыновья выросли непохожими друг на друга. Старший, Инзиладун, и лицом и мыслями пошел в мать, а младший, Гимилкад, был точной копией отца, разве что еще надменней и своенравней. Если бы не закон, отец с намного большим удовольствием передал бы Скипетр младшему сыну. Однако наследовал ему, конечно, старший. Став королем, Инзиладун по древнему обычаю принял эльфийское имя Тар-Палантир, потому что от рождения отличался зоркостью и проницательным умом. Даже враги прислушивались к его словам, признавая его провидцем. Он вернул Друзьям Эльфов расположение королевского дома, возродил служение Эру на вершине Менельтармы и выходил Белое Дерево. Тогда же произнес он пророчество о том, что род нуменорских королей будет длиться, пока живет Белое Дерево, много доброго сделал Тар-Палантир, много, но недостаточно, чтобы искупить вину многих поколений, творивших зло и беззаконие и не думавших раскаиваться. Младший брат короля, Гимилкад, сильный и бесчестный, всячески препятствовал начинаниям Тар-Палантира, настраивая против него знать и членов Совета. Видя тщетность своих усилий, Тар-Палантир все чаще уходил на западную оконечность своих земель и с древней башни короля Минастира день и ночь смотрел, не покажется ли с заката одинокий парус Но море было пустынно, и плотный туман неизменно скрывал на горизонте контуры Авалона.
Гимилкад умер за два года до своего двухсотлетия. Даже по тем временам для потомка Элроса это считалось ранней смертью. Казалось бы, теперь король мог вздохнуть с облегчением. Не тут-то было. Сын Гимилкада, Паразон, намного превосходил отца в коварстве и алчности. Не раз отправлялся он в Среднеземье во главе войск Нуменора, каждый раз захватывая все новые земли и назначая себя их правителем. Слава полководца сопровождала его на суше и на море. В бесконечных войнах ему удалось скопить несметные богатства, и, вернувшись на похороны отца, он приметил, что имеет множество сторонников, привлеченных его удачливостью и щедростью.
Вскоре, устав от бесплодных ожиданий, умер Тар-Палантир. Сыновей у него не было, только дочь Мириэль. Она и стала законной наследницей и Королевой Нуменора, но правила недолго. Паразон, поправ совесть и закон, насильно взял ее в жены. Овладев Скипетром, он принял имя Ар-Паразон (Тар-Калион по-эльфийски), а жене навязал имя Ар-Зимрафель.
Никогда еще Скипетром Морских Королей не владел такой могущественный и надменный властитель, как Ар-Паразон Золотой. А ведь перед ним Нуменором правили двадцать четыре короля и королевы. Теперь они спали вечным сном на золотых ложах в глубоких усыпальницах в недрах Менельтармы.
Король восседал на резном троне в Арменелосе, погруженный в мрачные думы. Мысли его были заняты подготовкой к предстоящей войне. Еще в Среднеземье узнал Ар-Паразон о царстве Саурона и о той ненависти, которую питал Черный Властелин к Нуменору. А теперь пришли к нему капитаны, только что вернувшиеся с Востока, и поведали, что после ухода Ар-Паразона из Среднеземья Саурон собрал немалые силы, объявил себя королем людей, напал на прибрежные города и грозится сбросить нуменорцев в море, а если понадобится, то стереть с лица земли и сам Нуменор.
Столь наглая похвальба привела короля в ярость. Но он сдержал первый порыв гнева и долго размышлял, отослав советников и домочадцев. Постепенно в его душе зрела жажда абсолютной власти, власти не только в Нуменоре – здесь он ее уже достиг – но во всем Среднеземье, над всеми людьми, живущими там. Мысль эта завладела им безраздельно. Он решил добиться титула Короля Людей во что бы то ни стало, не прибегая к советам Валаров или Эльдаров, только своим умом, только своими силами. Окоротить Саурона, сделать его своим данником и слугой – такая задача не казалась Ар-Паразону неосуществимой. Обуреваемый гордыней, он искренне полагал, что никто не в силах соперничать с наследником Эарендила. Но все-таки война предстояла нешуточная и перво-наперво король позаботился о создании достаточного запаса оружия, а потом заложил флот, равного которому еще не было на морях Арды. Когда же все было исполнено, Ар-Паразон сам повел войско на восток.
И вот однажды все море от края до края запестрело парусами невиданного флота, идущего с запада. Солнце вспыхивало на алых, красных, золотых полотнищах. Жители побережья в панике разбежались и попрятались. А флот вошел в гавань Умбар, где и раньше, бывало, швартовались суда из Нуменора. Отсюда Морской Король повел огромное войско в глубь страны. Земли вокруг были пусты и безжизненны. Семь дней шли войска под развернутыми знаменами, под резкие звуки труб, и вот перед ними встал высокий холм. Король приказал разбить та вершине шатер и установить трон. Здесь, в середине земли, взлетело вверх и заколыхалось на ветру королевское знамя. Склоны вокруг расцветились синими, золотыми, белыми палатками. Вперед отправились глашатаи. Они громко выкликали приказ Саурону: немедленно сдаться на милость короля, предстать перед ним и присягнуть в верности Владыке Моря.
И Саурон явился. Он вышел из могучего Барад Дура, даже не попытавшись начать войну. Слишком очевидно было преимущество нуменорского властелина, оно неизмеримо превышало все, что слышал Саурон о военной мощи Нуменора. Он сразу понял, что не пришло еще время диктовать Дунаданам свою волю, во всяком случае – силой. Но там, где не помогала сила, годилось другое оружие – хитрость и коварство. И вот Саурон смиренно предстал перед Ар-Паразоном и говорил учтиво; дивились люди, потому что слова его были умны и справедливы. Однако короля не обманули пылкие заверения в дружбе и верности, он решил увести Саурона с собой, дабы не оставлять в Среднеземье опасного соперника, а иметь его под своим присмотром. Саурон, будто бы подчиняясь силе, согласился, а в глубине души ликовал, видя воплощение своего замысла. И вот он пересек море и увидел Нуменор и столицу его Арменелос во дни расцвета и славы. Но не восторг и восхищение вызвал у него прекрасный город, а лишь усугубил зависть и ненависть.
Умен, хитер, коварен и красноречив был ученик и приспешник Моргота. И трех лет не прошло, а он уже выбился в тайные советники короля. Действуя сладчайшей лестью, пуская в ход тайные знания и магические приемы, неведомые людям, сумел он завоевать благорасположение сначала государя, а потом и придворных. Перед ним стали даже заискивать, потому что вес и влияние его при дворе быстро росли.
Только Амандил, князь Андуниэ, не поддался общему ослеплению.
Постепенно все в стране начало меняться. Встревожились Друзья Эльфов. Многие стронулись с мест, предпочитая убраться подальше от глаз короля и его нового советника, а те, что остались, хотя и продолжали звать себя Верными, все чаще слышали в свой адрес слова «разбойники» и «бунтовщики». Теперь, когда множество ушей подобострастно внимало его словам, Саурон принялся за осуществление главной части своего плана. Искусно нанизывая доводы и факты, он постепенно извратил все истины, изошедшие в мир от Валаров. Он упорно навязывал людям мысли о множестве земель на востоке и даже на западе, которые только и ждут, пока отважные Дунаданы завоюют их и добудут несметные сокровища. Если идти из страны в страну, учил Саурон, то рано или поздно придешь к краю Мира, за которым раскинулась Древняя Тьма. Вот из нее-то и сотворен весь Мир. Поэтому ничто не достойно почитания так, как Великая Тьма, из которой Властелин Тьмы может творить новые миры и награждать ими своих слуг и помощников, чтобы их растущая сила никогда и нигде не знала предела.
Ар-Паразон внимательно выслушал его и спросил:
– А кто же властен над Тьмой?
В ответ Саурон плотно затворил двери и, оставшись с королем наедине, повел свои лживые речи.
– Имя его ныне не произносится, – значительно шепнул он. – Это все козни Валаров. Они придумали своего Эру, пустой призрак, чтобы подчинить людей своей власти. Они пытаются внушить, что выполняют его волю, говорят от его имени. Но истинный владыка еще победит, и тогда он освободит вас от неволи. Я открою тебе его подлинное имя. Он – Мелькор, Всевластный Царь, Дарующий Свободу. Если вы признаете его, он сделает вас сильнее Перворожденных, сильнее Валаров, сильнее всех в этом мире.
И король соблазнился. Так в Нуменоре начали служить Тьме и ее владыке Мелькору, сначала тайно и немногие, потом – все откровеннее и прилюдно, а вскоре большинство населения исповедовало лживый культ. Но в Роменне еще оставались немногие Верные, их оплотом в эти черные дни стал Амандил. На него с надеждой устремлялись глаза людей, сохранивших душу и сердце в неприкосновенности, от него ждали мудрого слова и мужественных дел. Помощью и поддержкой Амандилу служил его сын Элендил и внуки, Исилдур и Анарион, в то время по меркам Нуменора совсем еще юноши. Род Амандила восходил к Элросу Тар-Миниатару, хотя и считался боковой ветвью. Амандил рос вместе с нынешним королем и хотя князь Андуниэ не скрывал своей принадлежности к Друзьям Эльфов, слово его до появления Саурона пользовалось большим весом на Советах короля. Выкормыш Моргота люто возненавидел благородного капитана и быстро добился исключения его из Совета. Но слишком многие в стране знали и уважали Амандила, и Саурон пока остерегался поднять на него руку.

Амандил отправился в Роменну и велел всем, кому доверял, тоже собраться там. Он всерьез опасался за судьбу Друзей Эльфов и полагал, что скоро их ждут новые опасности. Так и произошло.
Святилище на вершине Менельтармы совсем опустело. Никто не приходил к алтарю, никто не обращал помыслы к Эру, боясь нарушить запрет короля. Даже Верные, хранившие в сердцах имя Илуватара, не рисковали выдавать себя. Здесь не обошлось без козней Саурона, его так и подмывало осквернить высокое место, но он пока не решался на подобное святотатство. Зато прожужжал все уши королю, советуя срубить Белое Дерево, чтобы уже ничто при дворе не напоминало об Эльдарах и Свете Валинора.
Король долго не соглашался, памятуя о пророчестве Тар-Палантира. Он давно уже не испытывал к Эльдарам и Валарам ничего, кроме ненависти, но продолжал цепляться за гаснущий призрак былой дружбы. Когда Амандил узнал об опасности, угрожающей Белому Дереву, он очень огорчился, понимая, что рано или поздно Саурон добьется своего. Как-то в разговоре с сыном и внуками Амандил напомнил им предания о Светоносных Деревах Валинора. Исилдур молча выслушал рассказ и той же ночью ушел, чтобы совершить подвиг, прославивший его имя. Изменив облик, пробрался он в Арменелос, куда дорога Верным была заказана, а потом и в дворцовый сад, к подножью Белого Дерева. Стояла поздняя осень, Дерево готовилось уснуть на зиму, но кое-где в ветвях еще оставались спелые плоды. Исилдур сорвал один плод и собирался исчезнуть так же незаметно, как и пришел, но тут охрана подняла тревогу, и ему пришлось пробиваться с боем. Израненный, но не опознанный никем, Исилдур с трудом добрался до Роменны, отдал плод отцу и рухнул без сил. Плод посадили в землю, Амандил благословил его, и в положенное время семя проросло. Росток быстро тянулся вверх, а когда раскрылся первый зеленый лист, Исилдур, давно уже не встававший с постели и приготовившийся к смерти, встал на ноги и раны его исцелились.
Промедли Верные немного, – и было бы поздно. После ночного происшествия король уступил Саурону и велел срубить Дерево, окончательно порвав с заветами предков. Вскоре, опять же по настоянию Саурона, в центре Арменелоса поднялся громадный храм. В основании капище имело круг диаметром пятьсот футов, на такую же высоту вздымались мощные стены пятидесяти футов толщиной, оканчивавшиеся огромным сверкающим куполом, крытым серебром. Однако блеск его скоро померк, серебро ведь быстро тускнеет. Посреди капища был алтарь, а в центре купола поднималась башенка, откуда постоянно валил густой дым. Первый огонь на алтаре Саурон возжег из поленьев Белого Дерева. Семь дней дивились люди странному дыму, окутавшему столицу плотным облаком. Дым не таял в небе, а простояв некоторое время, медленно уполз в сторону Запада.
После этого из капища непрестанно вырывались дымные клубы. Власть Саурона быстро росла, и вскоре в капище полилась кровь жертвоприношений Мелькору, с именем которого связывали теперь жители Арменелоса упования на вечную жизнь. Чаще всего жертвы избирались из числа Верных. Правда, при этом не говорилось, что выбор падает на тех, кто не почитает Мелькора, Дарующего Свободу, а называлась другая причина – их объявляли врагами народа и отечества, строящими злобные козни против короля. Конечно, обвинения были вздорными, но такое уж наступило время, когда ненависть порождала ненависть еще большую.
Однако обещанная свобода и вечная жизнь что-то не спешили на смену Смерти. Скорее даже наоборот. Жизнь становилась все короче, а смерть принимала все более жуткие обличия. Еще совсем недавно старость подбиралась медленно и незаметно: однажды человек просто ложился отдохнуть и засыпал навеки, теперь же конец жизни сопровождали болезни и безумие, умиравших терзал дикий страх оказаться во тьме, во владениях нового кумира. Они долго бились в агонии, проклиная весь мир и самих себя. То и дело вспыхивали беспричинные междоусобицы, смертельные схватки и кровавые поединки, а Саурон и его прислужники рыскали по стране и натравливали людей друг на друга. Конечно, народ роптал, конечно, недовольство подавлялось быстро и жестоко.
Но по привычке нуменорцам еще долго казалось, что страна процветает, и если не становится счастливее, то уж сильнее и богаче – несомненно. С помощью и по советам Саурона появились машины. На верфях закладывались корабли невиданных размеров. С новым, куда более действенным оружием захватнические войны в Среднеземье стали для нуменорцев развлечением. Теперь они приходили сюда не благодетелями и не правителями даже, а свирепыми, безжалостными поработителями. Они грабили, убивали и приносили все больше человеческих жертв на алтарях капищ, которых появилось великое множество. Люди боялись их, и память о добрых королях древности сменилась ужасом и ненавистью.
Так Ар-Паразон, король Страны-под-Звездой, стал тираном, какого не знал мир, если не считать Моргота. На самом-то деле за его спиной страной правил Саурон.
Время шло, король почувствовал приближение старости. Теперь он боялся каждого нового дня и злобился на судьбу, предчувствуя недалекую уже смерть.
Наступал момент, которого так долго ждал Саурон. Он все чаще нашептывал королю, сколь безмерно могуч и непобедим стал теперь владыка Нуменора, что для него нет и уже не может быть ничего невозможного, никаких приказов и запретов.
– Валары завладели страной бессмертия, – шептал злодей на ухо королю. – Они надежно упрятали ее от вас, потому что боятся, как бы Король Людей не отобрал у них это сокровище и власть над миром. Конечно, вечная жизнь не может принадлежать всем, она – для великих и сильных. Будет просто несправедливо, если Король Королей, самый могучий из сыновей Земли, с которым не может равняться сам Манвэ, не получит ее. Но ведь Ар-Паразон никогда не просил ничего. Он приходил и брал то, что принадлежало ему по праву.
У Ар-Паразона к этому времени голова совсем пошла кругом. Раздираемый с одной стороны страхом смерти, с другой – ядом пустых надежд, он внял Саурону и начал замышлять беспримерную войну с Валарами. Вслух он еще не обсуждал свои планы, но скрыть такие приготовления было невозможно. Когда до Амандила дошли чудовищные вести, он пришел в ужас. Князь твердо верил в непобедимость Сил Арды и понимал, что скорее погибнет Земля, чем планы короля увенчаются успехом. Он призвал Элендила.
– Сын мой, – сказал он, – ты видишь: темны наши дни, Верных мало, и нет надежды для людей. Поэтому я тоже решил последовать совету, только не Саурона, а нашего предка Эарендила, и, как он, отправиться, пока еще не поздно, на Запад, чтобы вопреки запрету достичь Благословенного Края и молить Валаров о помощи.
– Но ведь это значит – предать короля! – воскликнул Элендил. – Ты же знаешь, что о нас и без того идет слава предателей и шпионов Валаров, хоть в этом нет ни грана правды.
– Если Манвэ ждет вестника, – медленно произнес Амандил, – я предам короля. Есть только одно предательство, которому нет прощения. Я же хочу просить лишь о милосердии к людям, лишь об избавлении от лжеца Саурона, пока еще есть в Нуменоре Верные. Если же придется ответить за нарушение запрета, пусть ответственность падет на мою голову, потому что народ не повинен в этом.
– Но, отец, что же будет с нами со всеми, когда о твоем походе станет известно?
– Вот и нужно сделать так, чтобы никто не знал о нем. Я уйду на восток, туда ведь часто ходят наши корабли, а потом отыщу попутный ветер и пойду на запад. Если будет на то воля Единого, я найду дорогу. Тебе же и всем Верным я советую приготовить корабля, погрузить на борт все самое необходимое и ждать. Если люди короля спросят, куда вы собрались, скажите так: «Мы идем вслед за Амандилом на восток». Король не будет горевать о нашем уходе, даже если мы не вернемся. Только не берите слишком много людей, а то король встревожится, увидев, что накануне войны у него забирают столько воинов. Пусть только истинно Верные, доказавшие свою стойкость, поднимутся на борт, да и то, если согласятся разделить наши намерения.
– Но каковы они? – спросил Элендил.
– Ни в коем случае не вмешиваться в войну и ждать, – ответил Амандил. – До моего возвращения я ничего больше не скажу. Но предвижу, что нам всем придется бежать из Страны-под-Звездой, и ни одна звезда не покажет путь, ибо страна наша осквернена навеки. Вам предстоит потерять все, умерев заживо, прежде чем обретете вы новое пристанище, а где оно будет – на востоке или на западе – ведомо лишь Валарам.
Амандил попрощался с близкими так, как прощается человек, который не надеется вернуться назад.
– Может статься, – с грустью сказал он, – я не смогу прислать весточку или подать знак. Все равно будьте готовы к худшему, ибо конец того мира, который мы знаем, теперь уже недалек.
Амандил вышел в ночь на маленьком судне. Сначала он, как намеревался, взял курс на восток, а потом, когда скрылись из глаз берега Нуменора, повернул на запад. С ним на борту находилось только трое надежных, испытанных слуг. Они исчезли в морских просторах, и ни одно предание ни единым словом, ни единым намеком не говорит об их участи. Видно, так и должно было быть, ибо нельзя спасти мир дважды одним и тем же способом, нельзя так просто искупить измену Нуменора.
Элендил выполнил наказы отца. Оснащенные, готовые к отплытию корабли стояли в гаванях на востоке страны. Верные из их экипажей доставили на борт жен и детей, вещи и запасы, необходимые в пути. Ночами в трюмы укладывали прекрасные творения, родившиеся в Нуменоре в эпоху расцвета: драгоценные сосуды и редкостные самоцветы, книги и свитки, исписанные алыми и черными чернилами; были там и семь Палантиров – чудесный дар Эльдаров, а на корабле Исилдура под надежной охраной беззаботно зеленело молодое Белое Деревце. Элендил не участвовал в подготовке к войне. Подолгу всматриваясь в морские дали, в сердечной тоске по отцу, он ждал знака, но знака не было. Море бороздили только флотилии Ар-Паразона.
Испокон веку в Нуменоре погода благоприятствовала нуждам людей. Дожди шли когда нужно и сколько нужно. В меру светило солнце, и кстати дул ветер, приносивший с запада незнакомые ароматы. Наверное, так пахли цветы на вечных лугах. Теперь же все изменилось. Небо потемнело, часто его закрывали тучи и налетали бури с дождем и градом, а потом вдруг срывались яростные, ураганные ветра. То один, то другой огромный морской корабль терпел бедствие и шел ко дну. Такого не случалось с самых первых дней этой земли. По временам с запада поднималась огромная туча, напоминавшая орла с распростертыми крыльями, и закрывала все небо от края до края. Закатный свет гас, словно задутый огонь, и внезапно падала непроглядная ночь. Часто орлиные крылья несли грозу, и тогда сверкали молнии и гром страшно перекатывался над морем. Люди боялись этой тучи. Раздавались крики: «Смотрите! Это – Орлы Владык Запада! Орлы Манвэ летят на Нуменор!» – и многие падали наземь, закрывая лицо руками. Кое-кто ощущал раскаяние, но гроза уходила, и сердца еще больше ожесточались. Тогда небу грозили кулаками и цедили сквозь зубы: «Это – заговор. Они напали первыми, теперь наш черед!» Сам король говорил так, но слова-то были Сауроновы.
Молнии все чаще вырывались из-под туч, они разили людей и в полях, и на городских улицах, а однажды страшный удар грома разнес часть купола капища, а молнии, ударяя о камень, высекали языки пламени. Однако само капище не пострадало. Больше того, Саурон стоял на площадке верхней башенки и громовым голосом проклинал молнии, падавшие вокруг, сам оставаясь невредимым. Те, кто видел это, уверовали в него, как в бога, и готовы были идти за ним куда угодно. Поэтому нуменорцы не вняли даже последнему знамению, когда земля затряслась под ногами людей и подземный гром слился с грохотом обезумевшего моря, а над вершиной Менельтармы заклубился дым. Ар-Паразон только распорядился ускорить подготовку эскадры к выходу в море. Воды у берегов и так уже не было видно от тысяч кораблей. Они сбивались в группы и в море словно рождался архипелаг из сотен островов. Корабельные мачты вздымались словно густой лес, а бесчисленные паруса и вымпелы мерцающим маревом колебались над волнами. Тут и там реяли черные с золотом знамена. Армада ожидала последнего знака короля. Саурон не выходил из капища, но к нему непрерывно доставляли все новых и новых жертв.
И тогда в последний раз на небе появились Орлы Манвэ. Бесконечной чередой неслись они из огня заката, охватывая небосклон и словно выстраиваясь в боевые порядки. Запад позади них вспыхнул алым заревом, и на его фоне, словно пламенем великого гнева, рдели крылья воздушных вестников. Лица людей окрасились багровыми отсветами и будто покраснели от ярости. Но Ар-Паразон ничего этого не видел. Он поднялся на борт флагманского корабля, звавшегося Алькарондас, Морская Крепость. С несколькими рядами весел, многомачтовый, с корпусом, выкрашенным в золотой и траурно-черный цвет, нес он на полубаке трон короля. Ар-Паразон облачился в доспехи, надел корону и приказал поднять знамя. Это и был сигнал к началу похода. Грянули трубы и заглушили раскаты надвигающейся грозы.
Армада Нуменора двинулась на запад. В безветрии сотни тысяч весел заскрипели в руках рабов-гребцов. Солнце село. Темнота пала на землю, море смолкло, весь мир будто затаил дыхание и ждал, что будет дальше. Одна за другой проходили флотилии мимо дозорных, оставшихся на башнях береговых крепостей, и растворялись в ночи. Потом с востока пришел ветер, а поутру в море не видно было уже ни одного паруса. Нарушив вековечный запрет, корабли вошли в заповедные моря. Нуменор объявил войну Бессмертным, чтобы вырвать у них вечную жизнь на Кругах Мира.
Флот Ар-Паразона, неожиданно вынырнув из морских далей, окружил Одинокий Остров. Лучи восходящего солнца не могли пробиться сквозь толщу парусов и знамен. Эльдары растерянно смотрели на это невиданное скопище. Но флот проследовал дальше. И вот перед королем открылись берега Благословенного Края. Над морем все еще висела странная, могильная тишина. Судьба мира держалась теперь лишь на тоненьком волоске. Ар-Паразон заколебался. Когда перед ним на горизонте встала сияющая громада Таниквэтил, белее снега, холоднее смерти, вечная, страшная, как отблеск Света Илуватара, король совсем уж решил повернуть назад, почувствовав приближение неотвратимой беды, но гордыня взяла верх, и он ступил на берег Амана, объявив эту страну своим владением. Войска сошли с кораблей и разбили лагерь у подножья Туны, покинутой Эльдарами.
Манвэ воззвал к Илуватару. Валары сложили с себя правление Ардой. Но Илуватар рассудил иначе. Он изменил облик мира. Словно незримый меч ударил земную твердь. Меж Нуменором и Бессмертными Землями разверзлась исполинская трещина, в которую хлынули исполинские воды. Земля сотряслась, и в небо рванулись страшные клубы пара. Море вздыбилось и низвергло в бездну весь нуменорский флот. Войско Ар-Паразона, ступившее на землю Амана, погребли под собой падающие скалы. Там, в Пещерах Забытых, лежат воины короля, ожидая Последней Битвы и труб Судного Дня.
Земли Амана и Одинокий Остров Илуватар переместил в иные сферы бытия, недоступные отныне для людей. Нуменор же перестал существовать. Его берега находились у самого края разверзшейся в теле Земли пропасти, основание материка лишилось основы, он опрокинулся и ушел во тьму. Нет больше Эленны, Земли-Подарка, Края-под-Звездой, и нет больше на Кругах Мира места, где сохранилась бы память о времени, в котором отсутствовало Зло. Рука Илуватара властно перекроила моря и земли, и мир стал меньше, ведь и Аман, и Одинокий Остров стали незримы, уйдя в надмирное.
Это случилось на тридцать девятый день после ухода королевского флота. Из вершины Менельтармы вдруг ударило пламя, тут же налетел порыв ураганного ветра и принес великий гул, рождавшийся, похоже, в земных недрах. Само небо наклонилось и заскользило куда-то вбок, земля все быстрее поворачивалась под ногами обезумевших от ужаса людей, и Нуменор канул в пучину, унося с собой поля, города, усыпальницы, богатство и роскошь, золото и драгоценные камни, картины и скульптуры, гордых дев и детей, жен и матерей – все они исчезли, словно и не жили никогда. Последней погибла королева Тар-Мириэль. Она почувствовала приближение беды и решила, вопреки королевскому запрету, подняться к святилищу Эру, но – слишком поздно. Огромная, до небес, холодная, зеленая, в венце из белейшей пены волна прошла над страной и походя слизнула королеву, чей крик уже некому было услышать в реве ветров.
Достоверно ничего не известно, но, может быть, Амандил все же достиг Валинора и говорил перед Манвэ, и, может быть, Манвэ благосклонно отнесся к его мольбам, а иначе как бы удалось спастись Элендилу и немногим, что были с ним? Элендил остался в Роменне, когда пришел приказ короля: всем Верным присоединиться к флоту и принять участие в походе. Стража, посланная Сауроном за новыми жертвами для капища, увидела лишь паруса нескольких кораблей, взявших курс на восток. Когда разверзлись хляби земные, беглецов защитил от первых убийственных волн гибнущий Нуменор, но вот его не стало, и корабли оказались во власти разгневанных стихий. Рванул западный ветер, превратил паруса в клочья, вырвал мачты, но он же отбросил суда Друзей Эльфов далеко от места катастрофы.
Девять кораблей покинули Роменну. Четыре принадлежали Элендилу, три – Исилдуру и два – Анариону. Они пытались уйти от надвигавшегося шторма в сторону ночи. Морские глубины дышали гневом, и на поверхности перекатывались гороподобные валы, летели по ветру клочья пены. Волны то вздымали небольшие суда в поднебесье, то низвергали в бездну, но спустя несколько дней выбросили несчастных на берега Среднеземья. Все побережье, вся западная окраина материка изменилась неузнаваемо. Море захватило огромные пространства, древние острова уходили под воду, а морское дно становилось новой сушей, гибли равнины, и рождались новые плоскогорья, реки исчезали или меняли русла, старые горы рассыпались в прах, и поднимались молодые хребты.
Элендил с сыновьями основали в Среднеземье свои королевства. Конечно, их знания и мастерство принадлежали ко временам упадка Нуменора, но полудиким племенам, жившим здесь, пришельцы казались кудесниками и чародеями. Другие предания повествуют о славных делах и подвигах наследников Элендила, об их трудной и долгой борьбе с Сауроном, происходившей уже в следующую Эпоху.
Что же касается Саурона, то гнев Валаров и страшная участь Нуменора повергли его в великий страх. Он-то ожидал, что дело кончится гибелью ненавистных нуменорцев и низвержением их гордого королевства. Поэтому, слыша трубы, знаменующие начало похода, Саурон хихикал и потирал руки, сидя в своем капище; потом он все еще улыбался, прислушиваясь к грохоту бури, и еще пару раз ухмыльнулся собственным мыслям, соображая, как можно развернуться, избавившись от ненавистных Аданов, но тут капище вместе с троном, на котором он сидел, рухнуло в бездну. Саурон из рода Майя не умер, а только лишился обличья, в котором долгие века творил Зло. Теперь ему недоступна была прежняя привлекательная форма, но черный дух его восстал из глубин, темным вихрем пронесся над морем и водворился в Мордоре, который он покинул, уходя сдаваться морскому королю. Там, в Барад Дуре, ждало его Кольцо, но даже с его помощью немало времени понадобилось безмолвному и безликому злодею для создания своего нового, зримого обличья. Отныне являло оно лишь злобу и ненависть; мало кто в дальнейшем мог выдержать взгляд Багрового Ока хозяина Барад Дура.
Но об этом говорится уже в другом предании. История же падения Нуменора подошла к концу. Исчезло гордое королевство, исчезло из памяти живущих даже его название, и никогда больше в мире не звучало слово «Эленна», а немногие уцелевшие Дунаданы, обращаясь на Запад, называли свою погибшую родину Мар-ну-Фалмар – Земля, Пропавшая под Волнами, Аталантэ на языке Эльдаров.
Среди Дунаданов, живших в Среднеземье, многие верили, что вершина Менельтармы спустя время снова восстала над волнами, образовав остров, затерянный меж великих вод. Дух святости хранил его, ведь даже при Сауроне нечистая рука не коснулась святилища Единого. Потомки Элендила искали остров. Они помнили, что когда-то с его вершины самым зорким удавалось разглядеть отблеск бессмертных земель. Ведь они были потомками Верных, и даже страшная гибель Нуменора не отвратила их сердца от Запада. Конечно, они знали, что мир изменился, но все они говорили: "Авалон исчез, и Аман не обрести снова в этом темном мире, но ведь они были, а значит, и есть в том целом и полном замысле Единого, по которому создавалась наша Земля». Ибо Дунаданы верили, что даже смертные, на которых почиет благодать, смогут постичь иные времена за гранью их здешней жизни, и стремились всей душой к искуплению причины своего изгнания; ведь и их гнала через пучины морей скорбная мысль о Смерти. Они жаждали узреть вечный свет, и потому самые отважные и искусные моряки продолжали бороздить пустынные моря, с надеждой всматриваясь вдаль: не покажется ли над волнами вершина Менельтармы. Но поиски их тщетны. Изредка встречаются им берега незнакомых земель, но и там властвует Смерть. Те, кто идет все дальше, обходят вокруг Земли и возвращаются назад, усталые и разочарованные. Они говорят, что все дороги в мире отныне искривлены.
Вот из таких путешествии, из наблюдений за звездами, из размышлении и сопоставлений и узнали короли людей, что Мир отныне стал круглым. А вот Эльдарам, все еще живущим в Среднеземье, дозволено свободно покидать сей мир и приходить на древний Запад и в Авалон. Поэтому мудрейшие из людей считают, что прямой путь все еще существует, для тех, кто сподобится его отыскать. Они учат, что пока этот новый Мир идет к закату, дорога памяти еще может увести на Запад. Словно незримый мост, соединяет она два мира. Начинаясь где-то здесь, в воздухе, которым мы дышим, в котором летают птицы и который искажен так же, как и вся Земля, дальше она пересекает Ильмень и уходит к Одинокому Острову, а может, и к Валинору, где еще обитают Валары, наблюдая развертывающуюся перед ними картину мира. Вот только тело из плоти не выдержит эту дорогу, и не пройти по ней без помощи свыше. Время от времени на побережье рождаются слухи о том, что где-то в море живут (или жили) люди (а может, и не люди), которые не то по милости Валаров, не то по собственной праведности вставали на прямой путь и уходили, видя, как Земля под ногами становится все меньше, а впереди яснеют ярко освещенные набережные Авалона, а то и берега Амана, и перед смертью глазам их открывалась парящая в недосягаемой вышине грозная и прекрасная вершина Белой Горы.

Но в Мглистых Горах Исилдур был атакован бандой орков. Они неожиданно напали на лагерь, воспользовавшись беспечностью князя, не выставившего дозоров. Случилось это неподалеку от Оболони. В ночной стычке погибли почти все люди князя и среди них трое его старших сыновей – Элендур, Аратан и Кирион. К счастью, жена Исилдура с младшим сыном Валандилом осталась в Имладрисе. Сам Исилдур спасся благодаря Кольцу. Оно делало своего владельца незримым. Однако орки не отставали. Они устроили настоящую охоту на князя, выслеживая его по следам и по запаху. Исилдур, надеясь оторваться от погони, решил переплыть Андуин и бросился в воду. И тут Кольцо предало его. Оно соскользнуло с пальца и кануло на дно. Орки увидели Исилдура и выпустили тучу стрел. Больше никто и никогда не видел князя. Из всего отряда после долгих скитаний вернулось только трое. Один из них, оруженосец Охтар, сохранил обломки Нарсила, меча Элендила. Теперь Нарсилом владел Валандил, наследник Исилдура. Меч не покидал стен Имладриса. Клинок был сломан, его прежний блеск померк, но перековывать меч не стали, ибо, как сказал Мастер Элронд, время для этого настанет лишь тогда, когда найдется Кольцо Всевластия и вернется его хозяин. Оставалось надеяться, что этого не случится никогда.
Валандил княжил в Аннуминасе, однако владения его становились все безлюднее. Для уцелевших после Дагорлада, осады Мордора и прочих ратных дел нуменорцев и их союзников Эриадор оказался слишком просторен. По прошествии нескольких лет, при Эарендуре, седьмом после Валандила князе, Дунаданы Севера разбились на несколько малых княжеств, исчезавших одно за другим в борьбе с врагами. Слава их быстро меркла, все приходило в упадок, и на обширных пространствах оставались лишь буйно поросшие травой могильники. А вскоре не осталось ничего, кроме странного малочисленного народа, бродившего в глуши, и никто из людей не знал, где они живут, к чему стремятся и откуда ведут свой род. Но века не прервали цепь наследников Исилдура, и в роду от отца сыну передавались бережно хранимые обломки Нарсила.
Гондор на юге, напротив, хорошел и цвел. Его могущество росло, богатство множилось, и напоминал он теперь Нуменор во дни славы. Высокие башни, мощные стены, прекрасные гавани строил народ Гондора, и Крылатый Венец Короля Людей чтили племена, говорившие на многих языках. Белое Дерево, привезенное Исилдуром из-за Моря, цвело в Минас Аноре воспоминанием об Авалоне, о вечном Дне Валинора, о той поре, когда Мир был юн и беспечален. Но время неумолимо, быстры годы Среднеземья, угас и гордый Гондор, угас род Менельдила, сына Анариона. Кровь нуменорцев перемешалась с кровью многих других народов, могущество умалилось, знания расточились и забылись, жизнь стала короче, и напрасный дозор на границах Мордора неизбежно ослабел. И вот в правление двадцать третьего князя Телемнара темные ветры с востока принесли мор, и первой жертвой пали король с детьми, а население Гондора сильно сократилось. Тогда оказались совсем заброшенными сторожевые посты на границах Мордора, обезлюдел Минас Итиль и Зло снова прокралось в Черную Страну. В Горгоратской долине стылый ветер пересыпал пепел. Возвращались мрачные призраки. Говорят, это были Улары, Девятеро Кольценосцев, прозванных Сауроном назгулами. Они долго таились, а теперь своим приходом торили дорогу возрождавшемуся хозяину.
Первый удар они нанесли во дни правления Эарнила. Под покровом ночи назгулы прокрались перевалами Мглистых Гор, захватили Минас Итиль и надолго обосновались там. Теперь стены и бастионы крепости окутывал такой ужас, что без особой нужды в ту сторону избегали даже смотреть. Крепость стали называть Минас Моргул, Чародейский Оплот. Отныне у Минас Анора появился вечный и грозный противник. Бесконечные стычки превратили в развалины давно заброшенный Осгилиат. В его руинах поселились тени и призраки. Но Минас Анор выстоял. Он звался теперь Минас Тирит, Крепость Стражи. Над могучим, гордым городом высоко поднималась Белая Башня Правителей, смотрящая на все стороны света. Белое Дерево все еще цвело у порога дворца, и потомки нуменорцев удерживали мост на Андуине, защищая земли к западу от реки, как бы ни наседали рати орков, призраков или полчища Харада.
Минас Тирит стоял нерушимо и после правления Эарнура, сына Эарнила, последнего князя Гондора. Это он вызвал на поединок предводителя назгулов, но был обманом захвачен в плен и сгинул навсегда среди теней города мук. С гибелью Эарнура угас род князей Гондора и правление принял наместник Мардил, прозванный Верным. Теперь страной управляли, сменяя Друг друга, представители его Дома. Границы бывшего княжества неуклонно уменьшались; чтобы удержать территории, был призван с севера дружественный народ Рохирримов, поселившийся на огромных пространствах густотравных равнин Рохана. Когда-то земли эти звались Каленардон и входили в состав гондорского княжества. Рохирримы стали верными союзниками Гондора. Севернее, за водопадами Рэроса и Вратами Аргоната, проходила черта, которую зло не решалось переступать до срока. Люди мало знали о тех землях, но известно было, что там обитают силы, древнее любых других в Среднеземье. Как бы там ни было, пока назгулы не решались пересекать Андуин или показываться в зримом облике за пределами своих владений.
После гибели Гил-Гэлада на протяжении всей Третьей Эпохи Элронд жил в Имладрисе. Там со временем собрались не только эльфы, но и представители других народов, облеченные мудростью и силой. Сменялись поколения людей, а Элронд хранил память обо всем прекрасном и светлом, и дом его, всегда открытый для усталых и обиженных, стал сокровищницей мудрости, добытой двумя народами. Здесь неизменно находили добрый прием наследники Исилдура. Их связывали с хозяином Имладриса родственные узы, а кроме того, ведомо было Мастеру Элронду, что в этом роду суждено явиться великому воину, чьими деяниями и завершится Третья Эпоха. Пока же обломки меча Элендила хранились у Элронда, а последние Дунаданы бродили в глуши.
Если в Имладрисе было основное поселение Высоких Эльфов Эриадора, то в Серебристой Гавани Линдона обитали немногие оставшиеся из народа Гил-Гэлада. Эльфы побережья не часто навещали Имладрис. Они предпочитали жить у Моря и по-прежнему строили корабли, на которых уходили на Запад те из Перворожденных, чьи сердца устали от Мира. Правил в Линдоне один из мудрейших в Среднеземье эльфов – Кирдэн Корабел.
О Трех чистых эльфийских кольцах ни слова не говорили даже Мудрые. И среди Эльдаров почти никто не знал, кому они были дарованы. Но после падения Саурона сила Колец работала неустанно, и в областях, осененных их властью, не иссякала радость, а время не касалось их своим разрушительным крылом. По одним этим признакам эльфы еще задолго до конца Третьей Эпохи поняли, где находится по крайней мере одно из них, сапфировый Вэйал: слишком прекрасен бил всегда зеленый и цветущий Дольн, слишком чистые и крупные звезды сияли над ним. Адамантовое Кольцо хранило земли Лориена, сверкая на пальце Владычицы Галадриэль. Она правила Лесными Эльфами, и, хотя мужем ее был Келеберн из Дориата, Галадриэль, единственная во всем Среднеземье, помнила Вечный День Валинора и по праву владела Нэином. А вот кому принадлежал рубиновый тир, знали в Среднеземье лишь четверо: Элронд, Галадриэль и Кирдэн. Четвертым был владелец Кольца.
Итак, на протяжении всей Третьей Эпохи Имладрис и Лориен, край между Келебрантом и Андуином, где в лесах стоят деревья, покрытые золотыми цветами, продолжали пребывать во благости. Ни орк, ни какая другая лиходейская тварь не осмеливались появляться поблизости от их границ Но среди эльфов было немало провидцев, и множество пророчеств предупреждали о временах, когда Саурон придет снова. По мнению одних, он отыщет Кольцо Всевластья, по мнению других, Единственное успеют найти раньше и уничтожить, но все сходились в одном: тогда иссякнет сила Трех Колец, хранимое ими придет в упадок, и кончится долгий век эльфов в Среднеземье, а на смену придет пора людей.
Так оно и было: погибли и Одно, и Семь, и Девять, а Три ушли за Море; и с их уходом закончилась Третья Эпоха, и теперь предание об Эльдарах в Среднеземье близится к концу. Последнее короткое лето эльфов на востоке готово было смениться долгой зимой. Еще бродили по здешним землям Нолдоры, прекраснейшие из Детей Мира, еще звучал их язык по лесам и долинам и множество песен и дивных творений этого народа украшали жизнь. Молоты гномов еще стучали в подгорных чертогах, и рождались удивительные произведения из металла и камня – теперь таких нет. Но много было злобного и ужасного: орки, тролли, драконы и совсем непонятные существа, о которых нынче все забыли. Исподволь, постепенно приуготовлялась Эра Владычества Людей, а потом, когда в Сумеречье поднялся Темный Властелин, все разом изменилось.
В Стародавние Дни Сумеречье именовалось Ясным Бором. Множество птиц и зверей наполняли жизнью буковые и дубовые кущи. То были владения короля Трандуила. Но ближе к середине Третьей Эпохи с юга к его границам подобралась, а потом и заползла под зеленые своды тьма, и скоро только страх витал меж стволов, только хищники, крадучись, пересекали поляны, опасаясь ловушек еще более злобных тварей.
Вот тогда-то и получили эти места название Сумеречья. Мрак окутал лес, и с тех пор мало кто осмеливался ходить здесь, хотя на северных окраинах народ Трандуила сдерживал натиск черной злобы. Никто не знал, откуда она идет, и даже Мудрые не сразу разобрались в ее истоках. То было предвестие возвращения Саурона, тень, идущая впереди него. Он покинул восточные пустыни и затаился на юге Сумеречья, медленно обретая новый облик. В недрах горы рождались темные чары, и скоро все окрестные народы боялись Чародея Дол Гулдура, хотя и не представляли поначалу сколь велика истинная опасность.
Как только в Сумеречье поселились первые тени, на западе Среднеземья появились Истари, Старцы, которых люди назвали Магами. Откуда и когда именно пришли они – о том ведал только Кирдэн Корабел и рассказал лишь Элронду и Галадриэль. Только этим владыкам ведомо было, что Маги пришли из-за Моря. По прошествии многих лет эльфы говорили, что Старцы посланы Владыками Запада сдерживать власть и силу Саурона, если он поднимется снова, и побуждать эльфов и людей доброй воли на благие дела. Обликом подобные людям, старые изначально, но крепкие, они почти не менялись с годами, и только груз забот о судьбах Среднеземья накладывал отпечаток на их облик. Великой мудростью владели они, знания их были огромны, а руки властны над любым веществом и искусны. Долго ходили они меж эльфами и людьми, но общались не только с ними. Деревья, звери и птицы бывали частыми их собеседниками. Множество прозвищ получили Маги в Среднеземье, но подлинных их имен не ведал никто. Эльфы хорошо знали двоих – Митрандира и Каранира, на севере их звали Гэндальфом и Саруманом. Первым пришел Каранир, его и считали старшим, вслед за ним явились Митрандир, Радагаст и другие Истари. Эти ушли на восток и о них молчит наше предание. Радагаст стал большим другом зверей и птиц, Каранир предпочитал иметь дело с Людьми. Он был на редкость красноречив и владел многими секретами кузнечного мастерства. Митрандиру ближе были Эльфы. Его часто видели на севере и на западе, но нигде он не оставался подолгу. Каранир, наоборот, первое время еще ходил на восток, а потом прочно осел в Изенгарде, избрав своим постоянным домом башню Ортханка, возведенную некогда нуменорцами.
Митрандир особенно пристально наблюдал за всеми делами Сумеречья. Многие называли виновниками новой тьмы Кольценосцев-назгулов, но Маг подозревал худшее. Чтобы проверить возникшие у него мысли, он отправился в Дол Гулдур, и тамошний хозяин в страхе бежал от него. Настали годы неустойчивого, настороженного мира. Но Тень снова вернулась, она быстро набирала силу, и тогда впервые был созван совет Мудрых. Его чаще называли Белым Советом. На нем присутствовали Элронд, Галадриэль, Кирдэн и другие князья Эльдаров и Маги – Митрандир и Каранир. Главой Совета был избран Каранир, Саруман Белый. Еще в древности он долго следил за Сауроном и хорошо изучил его повадки. Правда, Галадриэль предлагала занять этот почетный пост Митрандиру, и позже Саруман никогда не забывал об этом. В глубине его души уже пустили корни властолюбие и гордыня. Но Митрандир отказался от лестного назначения. Для него существовал лишь один союз – с теми, кем был он послан, и никаких других уз, ни даже постоянного пристанища не мог и не хотел себе позволить мудрый Старец. Саруман же с этих пор стал внимательно изучать историю Колец и все с ними связанное.
А Тень тем временем росла. Элронд и Митрандир все озабоченнее поглядывали в сторону Дол Гулдура, и вот Маг снова, презрев величайшую опасность, отправился в Сумеречье. Опасения Мудрых подтвердились. Вернувшись из подземелий Чародея, маг сказал Элронду: «Увы, друг мой. Это не Улары. Это Саурон. Он обрел облик, сила его растет. Он охотится за Кольцами Власти, но главным образом – за Кольцом Всевластья, а из живущих его больше всего интересуют наследники Исилдура».
– Да – ответил Элронд. – Я знал об этом. В тот час, когда Исилдур взял Кольцо себе, возвращение Саурона было предрешено.
– Но Кольцо Всевластья пропало, и пока оно не найдено, мы еще можем одолеть Врага, – убеждал эльфа маг. – Главное – не мешкать и собрать побольше сил.
Снова был созван Белый Совет, но как ни настаивал Митрандир на немедленных действиях, Каранир советовал подождать и понаблюдать.
– Я не верю, – веско говорил он, – что Одно найдется когда-нибудь. Воды Андуина давно унесли его в Море, и, пока мир не изменится, а морское дно не станет сушей, нет никаких надежд отыскать его.
В тот раз так ничего и не решили. Элронд предчувствовал беду. Однажды он сказал Митрандиру: «Чует мое сердце – Кольцо будет найдено. Будет война, и в ней кончится наша Эпоха. Кончится мраком, если, конечно, нам не помогут какие-нибудь странные события, которые сокрыты от меня».
– В мире много странного, – ответил Митрандир. – Бывает, сильные опускают руки, и тогда на помощь приходят слабые.
Мудрые тревожились, но никто из них даже не подозревал, что Каранир уже замыслил предательство. Теперь к обладанию Кольцом стремились двое: Чародей из Дол Гул-дура и Саруман из Ортханка. Он жаждал власти в Среднеземье, жаждал перекраивать мир по своей воле. Слишком долго он изучал Сауроновы пути и теперь не столько ненавидел сотворенное им, сколько завидовал и стремился занять его место. Он считал, что Кольцо само будет стараться отыскать своего прежнего хозяина, стоит лишь ему объявиться в мире. Если же изгнать Саурона сейчас, с надеждой обрести Кольцо будет покончено. Ему хотелось поиграть с опасностью, подманить Кольцо, используя Саурона в качестве приманки, а потом силой и хитростью опередить всех и завладеть им.
Он установил наблюдение за долиной Андуина и вскоре обнаружил, что слуги Врага обшаривают приречные заросли. Значит, Саурону известны обстоятельства гибели Исилдура. Это напугало Сарумана, он принялся срочно укреплять Изенгард, а сам все глубже проникал в тайну создания Колец. На Совете он не сказал об этом ни слова, все еще надеясь первым получить известия о Кольце. На него работала целая армия лазутчиков. Радагаст из лучших побуждений предложил ему помощь своих друзей – птиц, не предполагая, что имеет дело с предателем.
А Тень над Сумеречьем продолжала расти. В Дол Гулдур из самых потаенных дебрей стекалась разная нечисть. Теперь единая воля направляла их против эльфов и нуменорцев. И снова был созван Совет. На нем говорил Митрандир.
– Неважно, найдется Кольцо или нет. Пока оно существует в мире, сила, заключенная в нем, не перестанет питать злобу Саурона. Мы уже не так сильны, как в древности. Скоро и без Великого Кольца Враг сможет одолеть нас. Не забывайте Девять подвластны ему, и из Семи три уже вернулись в его руки. У нас нет другого выхода, кроме как немедленно начать войну.
Его неожиданно поддержал Каранир, на самом деле заботившийся лишь о том, чтобы Врага отогнали подальше от Реки, дав ему, Караниру, возможность без помех вести свои поиски.
В последний раз Саруман действовал заодно с Советом. Объединенными усилиями удалось изгнать Саурона из Дол Гулдура, и в Сумеречье снова стало чисто, но ненадолго. Эльфы опоздали. Саурон знал о готовящемся ударе и внимательно продумал план действий. Улары уже подготовили ему новое убежище. Сделав вид, что спасается бегством, Саурон смел мелкие заслоны на границах Мордора и снова воцарился в своих прежних владениях. Над Горгоратской долиной стремительно вырастали стены Барад Дура. В тот год Мудрые в последний раз собрали Совет, но Сарумана на нем уже не было. Затворившись в Ортханке, он советовался теперь только с собой.
Снова появились орки. На востоке и на юге вооружались орды дикарей. Среднеземье наполнилось страхом и слухами о близкой войне. И вот сбылось предсказание Элронда: Кольцо нашлось. Но обстоятельства его возвращения оказались еще более странными, чем предполагал Митрандир. Оно не попало в руки ни к Саурону, ни к Саруману, ибо покинуло воды Андуина задолго до того, как они начали поиски. Еще при князьях Гондора по берегам Реки в среднем течении обитал маленький народ рыболовов. Один из них нашел Кольцо и унес, скрыв от любых глаз у самых корней гор. Там оно «нашлось» вторично, как раз в год нападения эльфов на Дол Гулдур, и отправилось со своим новым владельцем в далекую страну Перианнат на западе Эриадора. Там обитал малый народец, известный в Среднеземье под именем Полуросликов. Ни эльфы, ни люди не обращали на них никакого внимания, тем более не принимали их в расчет ни Саурон, ни Мудрые на своих Советах. Кроме Митрандира.
Может быть, то была удача, а может, мудрость и предусмотрительность, но о Кольце первым узнал Митрандир. Однако он долго сомневался, и это понятно. Злая сила Великого Кольца могла устрашить любого из Мудрых, если только он, подобно Караниру, не лелеял мысли стать тираном и Темным Властелином. Все искусство эльфов было бессильно скрыть Кольцо от глаз Саурона, а тем более – уничтожить его.
Для начала с помощью Дунаданов с Севера Митрандир обезопасил границы Перианната от вражеских прислужников и принялся наблюдать. Но у Саурона много ушей, и в конце концов до него дошли вести о том, что Одно нашлось. Он немедленно отправил за ним назгулов. И вот на просторах Среднеземья снова вспыхнула война. В сражениях с Сауроном уходила Третья Эпоха, как в сражениях с ним и начиналась она.
О событиях этого времени, об удивительных подвигах, победах и поражениях Войны Кольца, о радостях и печалях ее окончания многое рассказано очевидцами. Здесь же надо сказать лишь о том, как появился на севере наследник Исилдура, как принял он обломки Нарсила и как знаменитый меч был перекован в Имладрисе. Это был Арагорн, сын Арахорна, вождь северян-Дунаданов, тридцать девятый наследник Исилдура по прямой линии, удивительно похожий лицом на Элендила.
В ходе войны, после битвы в степях Рохана, предатель Каранир был изгнан из Ортханка, Изенгард был разрушен, под стенами столицы Гондора разразилось великое сражение, в котором нашел конец правитель Минас Моргула, предводитель назгулов. Наследник Исилдура повел дружины Запада к Черным Воротам Мордора. С ним шли Митрандир, и сыновья Элронда, и молодой король Рохана, и Дунаданы Севера. Там, схватившись с основными силами Саурона, едва не встретили они свою гибель, но когда сильные оказались слабыми, когда дрогнули Мудрые, сильными показали себя слабые. Во многих песнях поется о том, как победу Западу принес полурослик из безвестного Перианната, населенного мирными, добродушными жителями.
Да, это Фродо по просьбе Митрандира принял на себя тяжкое бремя и вдвоем со своим другом и слугой преодолел невероятные трудности, дошел сквозь мрак и ужас до Роковой Горы, и там, в том самом огне, в котором родилось, сгинуло Кольцо Всевластья и расточилось зло, принесенное им в мир. Пришел конец Саурону, конец мрачным твердыням Барад Дура, от грома и грохота их падения содрогнулось Среднеземье. И пришел мир. Снова была весна. Арагорна провозгласили князем Гондора и Арнора, могущество и слава Дунаданов снова возросли, а в садах Минас Анора опять цвело Белое Дерево, чей росток нашел Митрандир у самой границы снегов Миндоллуина, и, пока зеленела его крона, память о Древних Днях жила в сердцах королей.
Только тогда в полной мере понятна стала роль Митрандира в делах Третьей Эпохи. Он был вдохновителем величайших свершений, он, словно одетый белым пламенем, шел впереди войск к стенам Мордора. Но пока не пришло время уходить ему за Море, никто не ведал, что именно Митрандир был хранителем Третьего Чистого Кольца – сапфирового Наира. Когда-то оно было доверено Кирдэну, но правитель Гаваней встретил пришедшего с Запада Старца и передал Кольцо ему.
– Возьми его, Олорин, – сказал он. – В тяжких трудах кольцо поможет тебе и охранит от усталости мира. Это – Кольцо Огня, может быть, с его помощью тебе удастся снова зажечь сердца в этом остывающем мире. Мое же сердце навсегда связано с Морем. Я останусь на этих серых побережьях и буду хранить Гавани, пока не отойдет последний корабль. Я дождусь тебя здесь.
Последний корабль был белым как снег. Он долго строился и долго ждал, но, когда час настал, когда Наследник Исилдура принял власть над людьми, когда сила Трех Колец иссякла и мир стал слишком тусклым и старым для Перворожденных, последние Эльдары покинули Среднеземье. А самыми последними уходили Хранители Колец. В Серебристую Гавань пришли они, и Мастер Элронд поднялся на борт белого корабля. В осенний вечер отошел он от причала и скоро оставил моря Искаженного Мира; земные ветра уступили место дыханию иных небес, корабль медленно проплыл над туманами Земли и пришел на Древний Запад.
На этом кончаются предания и песни Эльдаров, звездного народа, бывшего в Мире первым.

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН И НАЗВАНИЙ
(часть1)
Количество имен и названий, встречающихся в книге, огромно, поэтому здесь приводятся краткие сведения о каждом герое или месте. Конечно, они не могут отразить всего, что есть в самой книге; о большинстве центральных персонажей приводятся лишь чрезвычайно сжатые сведения – но все равно «Указатель» получался слишком большим, и я сокращал его разными способами.
Если английский перевод и эльфийское название используются независимо, как, например, Менегрот и «Тысяча Пещер», то я обычно давал одну статью, а английские названия с отсылкой к основной статье приводил лишь в том случае, если они использовались независимо или если эльфийское название осталось неизвестным (например, «Верховный Государь»). (Мы приводим здесь только эльфийские имена и названия. – Пер.) Переводы обозначены кавычками; большинство из них появляется в самой книге, хотя и не все. В «Приложениях» можно отыскать сведения о тех названиях, которые остались непереведенными.
Кристофер Толкин

Авалон – город и гавань Эльдаров на Тол Эрессеа; назван так потому, что «он ближе всех городов к Валинору».
Авари, «Отказавшиеся» – общее название эльфов, отказавшихся уходить на Запад с берегов Куивиэнен.
Аватар, «Мглистый» – пустынный край на побережье Амана к югу от залива Эльдамар, где Мелькор встретил Унголианту.
Агарвэйн – см. Турин.
Агларонд – «Сияющие Пещеры» в Хельмовой Пади в Белых Горах.
Аглон – перевал между Дортонионом и нагорьями западнее горы Химринг.
Аданэдел – см. Турин.
Адунакор, «Владыка Запада» – это имя, впервые на Адунаике, нуменорском наречии, принял девятнадцатый Король Нуменора; его имя на Квэнья – Эрунумен.
Адарант – шестой, самый южный из притоков Гелиона в Оссирианде. Название означает «двойной поток», видимо, дано из-за того, что русло реки огибает остров Тол Гален двумя рукавами.
Азагал – правитель гномов Белегоста; ранил Глаурунга в битве Нирнаэт Арноэдиад и был убит им.
Айглос – копье Гил-Гэлада.
Айлин-юэл, «Сумеречные Озера» у впадения Ароса в Сирион.
Айнуры, «Священные» – Силы, сотворенные Илуватаром первыми, еще до создания Эа.
Айнулиндалэ, «Музыка Айнуров» – Великая Музыка начала Мира; так же называлось сложенное Румилом из Тириона предание о Сотворении Эа.
Айрин – родственница Курина из Дор Ломина; ее взял в жены Бродда из вастаков; она помогала Морвен после Нирнаэт Арноэдиад.
Альдарон, «Владыка Лесов» – имя Валара Оромэ на Квэнья.
Алькаринквэ, «Славнейшая» – название звезды.
Алькарондас – огромный корабль Ар-Паразона, на котором он плыл в Аман.
Альквалондэ, «Лебединая Гавань» – главный город и гавань Тэлери на берегах Амана.
Альмарен – первое жилище Валаров на Арде; остров посреди огромного озера, расположенного в центре Среднеземья.
Аман – «Благословенный Край» на Западе, за Великим Морем, где жили Валары, покинув Альмарен.
Амандил, «Любящий Аман» – последний правитель Андуниэ в Нуменоре, потомок Элроса и отец Элендила; отправился в плавание к Валинору и не вернулся.
Амариэ – эльфийская девушка из Ваниаров, возлюбленная Финрода Фелагунда, оставшаяся в Валиноре.
Амлах – сын Имлаха, сына Мараха; вождь Людей Эстолада, которые стали служить Маэдросу.
Амон Обел – курган в Лесу Бретиль.
Амон Руд – гора южнее Леса Бретиль; жилище Мима и логово бродяг Турина.
Амон Сул – гора Заветерь в княжестве Арнор.
Амон Эреб – гора между Рамдалом и рекой Гелион в Восточном Белерианде.
Амон Этир – «Дозорная Горка», выстроенная Финродом Фелагундом восточнее Нарготронда.
Амрод – брат-близнец Амроса, младший из сыновей Феанора; погиб вместе с Амросом при нападении на поселение Эарендила в дельте Сириона.
Амрос – см. Амрод.
Анадунэ – «Западный Край», название Нуменора на Адунаике (нуменорском наречии).
Анар – название Солнца на Квэнья.
Анарион – младший сын Элендила, который вместе с отцом и братом Исилдуром спасся из гибнущего Нуменора и основал в Среднеземье нуменорские княжества; правитель Минас Анора, погиб при осаде Барад-Дура.
Анарримэ – название созвездия.
Анах – перевал из Дортониона в западную часть Эред Горгората.
Ангабар – рудник в горах к северу от долины Гондолина.
Ангбанд, «Железный Ад» – огромная подземная крепость Моргота на северо-западе Среднеземья.
Англахэл – меч из метеоритного железа, который Тингол получил от Эола и подарил Белегу; перекованный для Турина, он получил имя Гурфанг.
Антрим – отец Горлима Злосчастного.
Ангрист – клинок, созданный Телкаром из Ногрода; Берен забрал его у Карафина и с его помощью извлек Сильмарилл из короны Моргота.
Ангрод – третий сын Финарфина, который вместе со своим братом Аэгнором оборонял северные склоны Дортониона; погиб в Огненной Битве.
Ангэнор – цепь, сделанная Аулэ; этой цепью был скован Моргот.
Андор, «Дареная Земля» – Нуменор.
Андрам – гигантский водопад, делящий Белерианд на северный и южный.
Андроф – пещеры в горах Митрима, где Серые Эльфы воспитали Туора.
Андуин, «Долгая Река» – Великая Река к востоку от Мглистых Гор.
Андуниэ – город и гавань на западном побережье Нуменора.
Анкалагон – величайший из крылатых драконов Моргота, сраженный Эарендилом.
Аннаэл – Серый Эльф из Митрима, отчим Туора.
Аннуминас, «Оплот Запада» (т.е. Нуменора) – город Королей Арнора.
Анфауглир – прозвище волка Кархарота.
Анфауглиф – см. Ард-Гален.
Апанонары – см. Атани.
Арагорн – тридцать девятый наследник Исилдура по прямой линии; Король воссоединенных Арнора и Гондора после Войны Кольца; муж Арвен, дочери Элронда.
Арадан – имя, данное Синдарами Малаху, сыну Мараха.
Араман – дикий пустынный край на северных побережьях Амана.
Аранвэ – эльф из Гондолина, отец Воронвэ.
Аратан – второй сын Исилдура, погибший вместе с ним в Оболони.
Арахорн – отец Арагорна.
Арвениен – побережье Среднеземья западнее дельты Сириона.
Арда, «Царство» – название Земли как Королевства Манвэ.
Ард-Гален, «Зеленый Край» – обширная зеленая равнина к северу от Дортониона; после разорения получила название Анфауглиф.
Ар-Гимилзор – двадцать второй Король Нуменора, преследовавший Верных.
Аргонат, «Камни Королей» – Врата Королей, каменные изваяния у северных границ Гондора, изображавшие Исилдура и Анариона.
Аредель – сестра Тургона из Гондолина, жена Эола из Нан Эльмута, мать Маэглина; ее звали также Ар-Фейниэль, «Белая Дева Нолдоров».
Ар-Зимрафель – см. Мириэль (2).
Ариен – Майа, избранная Валарами сопровождать корабль Солнца.
Арменелос – город Королей Нуменора.
Арминас – см. Гелмир (2).
Арнор, «Земля Короля» – северное княжество нуменорцев в Среднеземье, основанное Элендилом после гибели Нуменора.
Арос – река на юге Дориата.
Ар-Паразон, «Золотоликий» – двадцать четвертый и последний Король Нуменора; его имя на Квэнья – Тар-Калион; он пленил Саурона и впоследствии был им обманут; он повел свой флот против Амана.
Ар-Сакалтор – отец Ар-Гимилзора.
Арфад – один из двенадцати товарищей Барахира в Дортонионе.
Ар-Фейниэль – см. Аредель.
Аскар – самый северный из притоков Гелиона в Оссирианде (впоследствии получил название Рафлориэль). Название означает «буйный, неукротимый».
Астальдо, «Доблестный» – Валар Тулкас.
Аталантэ – «Падшая Земля» на Квэнья.
Атанамир – см. Тар-Атанамир.
Атанатары, «Праотцы Людей» – см. Атани.
Атани – «Второй Народ» в речи Илуватара и на языке Валинора – Люди. Эльфийские названия для Людей: Хилдоры, Пришедшие Следом; Апанонары, Послерожденные; Энгвары, Подверженные Болезням; Фиримары, Смертные. В Белерианде Синдары и Нолдоры долгое время встречались с Людьми только из Трех Домов Друзей Эльфов, которых называли Атанатары, «Праотцы Людей»; синдарская форма Аданы относится к ним же.
Аулэ – Валар, один из Аратаров, супруг Йаванны, кузнец и мастер, создавший гномов.
Аэгнор – четвертый сын Финарфина, который вместе со своим братом Ангродом оборонял северные склоны Дортониона; погиб в Огненной Битве. Имя означает «Жестокий Огонь».
Балан – см. Беор.
Балар – огромный залив на юге Белерианда, в устье Сириона; также – остров в этом заливе, где после Нирнаэт Арноэдиад жили Кирдэн и Гил-Гэлад.
Барагунд – отец Морвен, жены Хурина; племянник Барахира и один из двенадцати его товарищей в Дортонионе.
Барад Дур – «Черная Крепость» Саурона в Мордоре.
Барад Нимрас – «Башня Белого Рога», построенная Финродом Фелагундом на мысу западнее Эглареста.
Барахир – отец Берена; спас Финрода Фелагунда в Огненной Битве и получил от него кольцо; убит в Дортонионе.
Барлог – синдарское название духов огня, служивших Морготу. На Квэнья они звались Валараукары.
Бар-эн-Дэнвед, «Дом Выкупа» – название пещеры на Амон Руд, которую Мим предоставил Турину и его товарищам.
Бауглир – см. Моргот.
Белег – знаменитый лучник, начальник стражи Дориата; имел прозвище Куталион, «Тугой Лук»; друг и спутник Турина, павший от его руки.
Белегаэр – «Великое Море» на западе, между Среднеземьем и Аманом.
Белегост, «Могучая Крепость» – один из двух городов Гномов в Синих Горах; синдарский вариант гномьего названия Габилгатхол.
Белегунд – отец Риан, жены Хуора; племянник Барахира и один из двенадцати его товарищей в Дортонионе.
Белерианд – говорят, первоначально название означало «Земля Балар» и относилось к землям около устья Сириона. Позднее так стала называться вся береговая линия северного Среднеземья южнее Залива Дренгист и внутренние области от Хитлума до Синих Гор, разделенные Сирионом на Западный и Восточный Белерианд. В конце Первой Эпохи Белерианд был разрушен землетрясением и затоплен.
Белфалас – южные области Гондора, примыкающие к заливу с тем же названием.
Беор – настоящее имя Балан; предводитель народа Людей, первым пришедший в Белерианд; основатель Дома Беора, старейшего из Домов Аданов. Имя Беор он принял на службе у Финрода Фелагунда.
Берег – внук Барана, сына Беора; предводитель недовольных в Эстоладе; вернулся в Эриадор.
Берен – сын Барахира; добыл Сильмарилл из короны Моргота как свадебный выкуп за Лучиэнь, дочь Тингола, и был убит Каргаротом, Волком Ангбанда; единственный из людей, он вернулся из чертогов Мандоса и жил вместе с Лучиэнь на острове Тол Гален; прадед Элронда и Элроса и предок нуменорских Королей. Его называли Камлост и Эргамион, «Однорукий».
Берендуин – «Коричневая Река» в Эриадоре, впадающая в Море южнее Синих Гор; хоббитское название – Брендидуин.
Бор – предводитель вастаков, вместе с тремя сватовьями поддержавший Маэдроса и Мэглора.
Боран – старший сын Беора.
Борлад – сын Бора; вместе с братьями убит в Нирнаэт Арноэдиад.
Борлах – сын Бора; вместе с братьями убит в Нирнаэт Арноэдиад.
Боромир – правнук Беора, дед Барахира, отца Берена; первый правитель Ладроса.
Борфанд – сын Бора; вместе с братьями убит в Нирнаэт Арноэдиад.
Брандир, по прозвищу «Хромой» – принял правление Народом Халефь после смерти своего отца Хандира, был влюблен в Ниэнор; убит Турином.
Бреголас – отец Барагунда и Белегунда; погиб в Дагор Бреголах.
Бреголах – см. Дагор Бреголах.
Брегор – отец Барахира и Бреголаса.
Бретиль – лес между реками Тейглин и Сирион, где жили Халадины (Народ Халефь)
Брильфор, «Мерцающая Струя» – четвертый приток Гелиона в Оссирианде.
Бритумбар – северная из Гаваней Фаласа на побережье Белерианда.
Бритунь – река, впадающая в Великое Море около Бритумбара.
Бродда – человек из вастаков, который после Нирнаэт Арноэдиад жил в Хитлуме и взял в жены Айрин, родственницу Хурина; убит Турином.
Ваза, «Непостоянная» – название Солнца у Нолдоров.
Вайра, «Прядущая Полотно Мира» – одна из Вал, супруга Намо Мандоса.
Валаквэнта, «Сказание о Валарах» – одно из преданий, составляющих «Сильмариллион».
Валакирка, «Серп Валаров» – созвездие Большой Медведицы.
Валандил – младший сын Исилдура, третий король Арнора.
Валараукары – на Квэнья означает «Могучие Демоны», то же, что синдарское «барлоги».
Валарома – рог Валара Оромэ.
Валары – «Силы», Стихии; название тех Айнуров, которые пришли на Арду в Начале Времен, став ее создателями и хранителями.
Валинор – земля Валаров в Амане, за Пелорами.
Валмар – город Валаров в Валиноре; в песне Галадриэль («ВК», т.1, кн.2, Гл.8) появляется в форме Валимар как эквивалент Валинора.
Валы – «Супруги (Королевы) Валаров»; слово употребляется только в «Валаквэнте».
Вана, «Вечно юная» – одна из Вал, сестра Йаванны и супруга Оромэ.
Ваниары – первый из народов Эльдаров, отправившийся от берегов Куивиэнен на Запад. Само название означает «Светлые», что связано с золотистым цветом волос Ваниаров.
Варда – величайшая из Вал, супруга Манвэ, живущая вместе с ним на Таниквэтил. Ее называют «Владычицей Звезд» – Элберет, Элентари, Тинталлэ.
Вильварин – название созвездия. На Квэнья слово означает «бабочка» и обозначает, видимо, созвездие Кассиопеи.
Вингилот, «Цветок Морей» – название корабля Эарендила.
Виниамар – дворец Тургона в Неврасте под горой Тэрас.
Воронвэ, «Стойкий» – эльф из Гондолина, единственный оставшийся в живых из моряков семи кораблей, посланных Тургоном на Запад после Нирнаэт Арноэдиад; провожатый Туора в Гондолин.
Вэйал – одно из Трех Колец Эльфов, Кольцо Воздуха или сапфировое кольцо, которым владел Гил-Гэлад, а затем – Элронд.
Габилгатхол – см. Белегост.
Галадриэль – дочь Финарфина и сестра Финрода Фелагунда; одна из предводителей восстания Нолдоров против воли Валаров; вышла замуж за Келеберна из Дориата и вместе с ним осталась в Среднеземье после конца Первой Эпохи; хранительница Наина, Кольца Воды, в Лотлориене.
Галатилион – Белое Древо Тириона, подобие Телпериона.
Галдор – прозванный Высоким, сын Хадора Лориндола и правитель Дор Ломина; отец Хурина и Хуора; убит у крепости Эйтель Сирион.
Ган – огромный охотничий пес из Валинора, которого Оромэ подарил Келегорму, друг и помощник Берена и Лучиэнь; погиб в схватке с Каргаротом, победив его.
Гвиндор – эльф Нарготронда, брат Гелмира; бежал из копей Ангбанда; помогал Белегу в поисках Турина; привел Турина в Нарготронд; убит при нападении на Нарготронд.
Гелион – крупная река в Восточном Белерианде, берущая начало у Химринга и горы Реир и питаемая реками Оссирианда, текущими с Синих Гор.
Гелион Старший – приток Гелиона, берущий начало от горы Реир.
Гелмир (1) – эльф Нарготронда, брат Гвиндора, захваченный в плен в Дагор Бреголах и преданный смерти у стен Эйтель Сириона перед Нирнаэт Арноэдиад.
Гелмир (2) – эльф из рода Ангрода, который вместе с Арминасом принес Ородрефу в Нарготронд весть об опасности.
Гил-Гэлад, «Сияющая Звезда» – имя, под которым был известен Эрейнион, сын Фингона. После смерти Тургона он стал последним Верховным Королем Нолдоров в Среднеземье и остался в Линдоне после конца Первой Эпохи; вместе с Элендилом был предводителем Последнего Союза Людей и Эльфов; погиб в поединке с Сауроном.
Гилдор – один из двенадцати товарищей Барахира в Дортонионе.
Гил-Эстель, «Звезда Надежды» – синдарское имя Эарендила во время его плаваний с Сильмариллом по небесным морям.
Гимилзор – см. Ар-Гимилзор.
Гимилкад – младший сын Ар-Гимилзора и Инзильбет, отец Ар-Паразона, последнего Короля Нуменора.
Гинглит – река в Западном Белерианде, впадающая в Нарог около Нарготронда.
Глаурунг – первый из драконов Моргота; сражался в Дагор Бреголах, Нирнаэт Арноэдиад, при нападении на Нарготронд; зачаровывал Турина и Ниэнор; убит Турином.
Глоредель – дочь Хадора Лориндола из Дор Ломина, сестра Галдора; жена Халдира из Бретиля.
Глорфиндейл – эльф из Гондолина, который погиб в поединке с барлогом при бегстве жителей из гибнущего города. Имя означает «золотоволосый».
Голодримы – синдарская форма от «Нолдоры» на Квэнья.
Гондолин, Онолиндэ – «Скрытая Скала», тайное королевство Короля Тургона.
Гондор, «Каменный Край» – нуменорское княжество на юге Среднеземья, основанное Исилдуром и Анарионом.
Гонхирримы, «Владыки Камня» – синдарское название гномов.
Горгорат (1) – см. Эред Горгорат.
Горгорат (2) – плато в Мордоре между смыкающимися отрогами Пепельных и Хмурых Гор.
Горлим, прозванный Злосчастным, – один из двенадцати товарищей Барахира в Дортонионе, выдавший Саурону убежище Барахира.
Гортол, «Смертоносный Шлем» – имя, которое принял Турин как один из Двух Вождей в Стране Лука и Шлема.
Гортхаур – имя Саурона среди Синдаров.
Готмаг – предводитель барлогов, военачальник Ангбанда, убивший Феанора, Фингона и Эктелиона.
Гронд, «Молот Преисподней» – огромный молот Моргота, которым он сразил Финголфина. То же название носил таран, использовавшийся при штурме Минас Тирита («ВК», т. 3, кн. 6, гл. 4).
Гундор – младший сын Хадора Лориндола; убит вместе с отцом в Дагор Бреголах.
Гурфанг – название Англахэла, меча Белега, после того, как он был перекован в Нарготронде для Турина.
Гэлворн – металл, изобретенный Эолом.
Гэндальф – имя мага и мудреца Митрандира среди людей; см. Олорин.
Дагнир – один из двенадцати товарищей Барахира в Дортонионе.
Дагаир Глаурунга, «Проклятье Глаурунга» – Турин.
Дагор Аглареб, «Победоносная Битва» – третья из великих Битв Белерианда.
Дагор Бреголах, «Огненная Битва» – четвертая из великих Битв Белерианда.
Дагорлад – место, где состоялась великая северная битва между силами Саурона и Последним Союзом Людей и Эльфов в конце Второй Эпохи.
Дагор-нуин-Гилиат, «Битва под Звездами» – вторая из Битв Белерианда, произошедшая в Митриме после возвращения Феанора в Среднеземье.
Дайруин – один из двенадцати товарищей Барахира в Дортонионе.
Дарин – Государь Гномов Казад-Дума (Мории).
Даэрон – менестрель Короля Тингола, сведущий в древнем знании, создавший Кирт, рунный алфавит; любил Лучиэнь и дважды выдавал ее.
Денетор – сын Ленвэ; предводитель Нандоров, перешедших Синие Горы и поселившихся в Белерианде; убит на Амон Эреб в первой из Битв Белерианда.
Димбар – край между Сирионом и Миндебом.
Диор – сын Берена и Лучиэнь, наследник Тингола, отец Эльвинг, матери Элронда; после смерти Тингола пришел в Дориат из Оссирианда; по наследству владел Сильмариллом; убит в Менегроте сыновьями Феанора.
Дол Гулдур, «Колдовская Гора» – крепость Саурона на юге Сумеречья в Третью Эпоху.
Долмед, «Мокрая Вершина» – вершина в Синих Горах около гномьих городов Ногрода и Белегоста.
Дор Динен, «Земля Безмолвия» – пустынный край в верховьях Эсгалдуина и Ароса.
Дор Дэйделот, «Край Жуткой Тени» – земли Моргота на севере.
Дориат, «Огражденное Королевство» – звалось так из-за Пояса Мелиан; древнее название – Эгладор; королевство Тингола и Мелиан в лесах Нелдорета и Региона, со столицей Менегрот на реке Эсгалдуин.
Дор Карантир, «Земля Карантира» – Таргелион.
Дорлас – человек из Халадинов в Бретиле; вместе с Хурином и Хантором отправился сражаться с Глаурунгом, но в страхе бежал; убит Брандиром Хромым.
Дор Ломин – край на юге Хитлума, владения Фингона, отданные им Дому Хадора; родина Хурина и Морвен.
Дор-ну-Фауглиф, «Край, скрытый пеплом» – см. Анфауглиф.
Дортонион, «Сосновый Край» – лесистые нагорья на севере Белерианда, позже названные Таур-ну-Фуин.
Драуглин – волк-оборотень, убитый Ганом; в его обличье Берен проник в Ангбанд.
Дренгист – большой залив, глубоко вдающийся в сушу в области Эред Ломин, западная граница Хитлума.
Дуилвен – пятый приток Гелиона в Оссирианде.
Дунаданы, «Аданы Запада» – нуменорцы.
Дунгорфеб – см. Нан-Дунгорфеб.
Ибун – один из сыновей гнома Мима.
Ивринь – озеро и водопады у подножия Эред Ветрин, где берет начало река Нарог.
Идриль, называемая Келебриндель, «Среброножка» – единственная дочь Тургона и Эленвэ; жена Туора, мать Эарендила, бежавшая вместе с ним к Дельте Сириона; вместе с Туором ушла на Запад.
Изенгард – крепость Сарумана в Мглистых Горах; перевод на язык Рохана его эльфийского названия Ангреност.
Изиль – название Луны на Квэнья.
Иллуин – один из Светочей Валаров, созданных Аулэ. Иллуин стоял на севере Среднеземья. На месте его падения образовалось внутреннее море Хелкар.
Илуватар – «Отец Всего», Эру.
Ильмень – небесный край; место расположения звезд.
Имладрис – Дольн, жилище Элронда в долине у Мглистых Гор.
Имлах – отец Амлаха.
Ингвэ – предводитель Ваниаров, первых Эльдаров, отправившихся с берегов Куивиэнен в Валинор. В Амане он жил на Таниквэтил и считался Верховным Королем всех эльфов.
Индис – из народа Ваниаров, родственница Ингвэ; вторая жена Финвэ, мать Финголфина и Финарфина.
Инзиладан – старший сын Ар-Гимилзора и Инзильбет; впоследствии принял имя Тар-Палантир.
Инзильбет – королева из Дома Князей Андуниэ, жена Ар-Гимилзора.
Ирмо – Валар, обычно называемый Лориен, по месту обитания.
Исилдур – старший сын Элендила, вместе с отцом и братом Анарионом спасшийся из гибнущего Нуменора и основавший в Среднеземье южное нуменорское княжество; правитель Минас Итиля. Снял Кольцо Всевластья с руки Саурона и был убит орками при переправе через Андуин.
Истари – маги. См. Каранир, Саруман; Митрандир, Гэндальф, Олорин; Радагаст.
Йаванна, «Дарующая Плоды» – одна из Вал, причисленных к Аратарам, супруга Аулэ.
Казад – самоназвание народа Гномов.
Казад-Дум – крупнейшее поселение гномов из народа Дарина в Мглистых Горах (Мория).
Калаквэнди, «Эльфы Света» – эльфы Амана (Высокие Эльфы).
Калакирья, «Проход Света» – ущелье в Пелорах, в котором был воздвигнут зеленый холм Туны.
Каленардон, «Зеленая Окраина» – название Рохана в то время, когда он являлся северной частью Гондора.
Каранир – см. Саруман.
Карантир – четвертый из сыновей Феанора, по прозвищу Темный; самый грубый и вспыльчивый из братьев; правитель Таргелиона; убит при нападении на Дориат.
Карафин – пятый сын Феанора, по прозвищу Искусный; отец Келебримбера. О происхождении имени см. Феанор; об истории см. Келегорм.
Карафинвэ – см. Феанор.
Каргарот – огромный волк из Ангбанда, откусивший руку Берена, сжимавшую Сильмарилл; убит Ганом в Дориате. Имя означает «Красная Глотка». Также звался Анфауглир, «Ненасытная Пасть».
Кардолан – область на юге Эриадора, часть княжества Арнор.
Карнил – название красной звезды.
Квэнди – самоназвание всех эльфийских народов, включая Авари, означающее «те, кто говорит голосом».
Квэнта Сильмариллион – «История Сильмариллов».
Квэнья – древнее наречие, общее для всех эльфов, в той форме, которую оно приняло в Валиноре; его принесли в Среднеземье Нолдоры-изгнанники, но оно не использовалось для повседневного общения, особенно после указа Короля Тингола. Его называли также Высоким Наречием Запада; языком Валинора; нолдорским наречием.
Кэлвар – эльфийское слово, прозвучавшее в просьбе Йаванны к Манвэ и означающее «животные; живые существа, способные передвигаться».
Келеберн (1) – «Дерево Серебра», название дерева на острове Тол Эрессеа, потомка Галатилиона.
Келеберн (2) – эльф из Дориата, родич Тингола; взял в жены Галадриэль и остался с ней в Среднеземье после окончания Первой Эпохи.
Келебрант, «Серебряный Поток» – река, протекающая через Лориен и впадающая в Андуин.
Келебримбер, «Серебряная Рука» – сын Карафина, оставшийся в Нарготронде; во Вторую Эпоху – величайший из кузнецов Эрегиона, создавший Три Кольца Эльфов; убит Сауроном.
Келебриндель – см. Идриль.
Келеброс, «Серебряный Дождь» или «Серебряные Брызги» – ручей в Лесу Бретиль, впадающий в Тейглин у Перекрестка.
Келегорм – третий сын Феанора, по прозвищу Светлый; до Огненной Битвы правил Химладом вместе с братом Карафином; жил в Нарготронде; взял в плен Лучиэнь; хозяин пса Гана; убит Диором в Менегроте.
Келон – приток Ароса, река, текущая с горы Химринг на юго-запад. Название означает «ручей, текущий с высот».
Кементари – «Королева Земли», титул Йаванны.
Ким – сын гнома Мима, убитый стрелой разбойника из банды Турина.
Кирдэн «Корабел» – эльф из Тэлери, правитель Фаласа (западных побережий Белерианда); после разгрома Гаваней в Нирнаэт Арноэдиад вместе с Гил-Гэладом укрылся на острове Балар; во Вторую и Третью Эпохи оставался хранителем Серебристой Гавани.
Кирион – третий сын Исилдура, погибший вместе с ним в Оболони.
Кирт – руны, изобретенные первоначально Даэроном из Дориата.
Криссаэгрим – горный пик к югу от Гондолина, место гнездовий Орлов Торондора.
Куивиэнен, «Воды пробуждения» – озеро в Среднеземье, где проснулись первые эльфы, найденные впоследствии Оромэ.
Куталион – см. Белег.
Лаиквэнди – «Зеленые Эльфы», жившие в Оссирианде.
Лалаиф, «Смешинка» – дочь Морвен и Хурина, умершая в младенчестве.
Ламмот, «Великое Эхо» – область к северу от Залива Дренгист, названа так после борьбы Моргота с Унголиантой, когда крик Моргота эхом звенел в горах.
Лантир Ламах – «Водопад Отзвуков» располагался рядом с жилищем Диора в Оссирианде; в его честь Эльвинг получила свое имя, означающее «звездная россыпь».
Лаурелин, «Золотая Песнь» – младшее из Двух Дерев Валинора.
Леголин – третий приток Гелиона в Оссирианде.
Лембас – позднее синдарское название «дорожного хлеба» Эльдаров (от древнего леннбасс, коймас на Квэнья).
Ленвэ – предводитель эльфов из Тэлери, отказавшихся перейти Мглистые Горы во время похода от берегов Куивиэнен (позже названные Нандорами); отец Денетора.
Линаэвен – огромное «Птичье Озеро» в Неврасте.
Линдон – название Оссирианда в Первую Эпоху; позже название сохранилось для уцелевших земель западнее Синих Гор.
Линдориэ – мать Инзильбет.
Логран – предводитель вастаков Хитлума после Нирнаэт Арноэдиад, взявший в рабство Туора.
Ломион – см. Маэглин.
Лорелин – озеро в Лориене в Валиноре, излюбленное место отдыха Валы Эстэ.
Лориен (1) – сады и место обитания Валара Ирмо. Со временем и самого Валара стали называть этим именем.
Лориен (2) – край под управлением Келеберна и Галадриэль между реками Келебрант и Андуин. Возможно, название заимствовано от Лориена Валинора. В слове Лотлориен «лот-» означает «цветок».
Лориндол – см. Хадор.
Лосгар – место у Залива Дренгист, где Феанор сжег корабли Тэлери.
Лотлориен – см. Лориен.
Лотлэнн, «широкий и пустынный» – край к северу от Рубежа Маэдроса.
Луиниль – название голубой звезды.
Лумбар – название звезды.
Лун – река в Эриадоре, впадающая в Море возле Серебристой Гавани.
Лучиэнь – дочь Короля Тингола и Майа Мелиан, возлюбленная Берена, разделившая с ним участь Смертных.
Маблунг, «Тяжелая Рука» – эльф из Дориата, главный военачальник Тингола, друг Турина. Убит в Менегроте гномами.
Магор – сын Малаха Арадана; увел часть народа Мараха в Западный Белерианд.
Майа – Айнуры меньшего могущества, чем Валары.
Малах – сын Мараха; его эльфийское имя – Арадан.
Малдуин – приток Тейглина. Название означает, вероятно, «Желтая Река».
Манвэ – главный из Валаров, называемый также Владыкой Арды и ее Верховным Правителем.
Мандос (имя означает «Справедливость») – место обитания, ставшее именем Валара Намо в Валиноре.
Марах – предводитель третьего из людских племен, пришедших в Белерианд, предок Хадора Лориндола.
Мардил – прозванный Верным; первый правивший наместник Гондора.
Махал – имя, данное Аулэ гномами.
Махтан – великий нолдорский кузнец, отец Нерданель.